Николай БОГОРМИСТОВ.
Два приятеля, Александр Трофимович и Юрий Фёдорович, люди не молодые, сидели за столом и пили водку. Они давно не виделись. Много лет. Несмотря на солидный возраст, называли они друг друга, как в детстве, по именам. Предавались воспоминаниям. Один из них, наполняя стопку, вдруг рассмеялся и, сотрясаемый смехом, пролил водку на стол.
- Ну, ты чо, Сань? – сделал замечание второй.
- Да вот, вспомнил, как мы с тобой, Юрка, – сквозь смех заговорил тот, – пасли коров и сыпали муравьёв на живот вашей собаке. Как она бегала по траве, будто сумасшедшая. Кудлатая такая была, кажется, Пиратом звали.
- Тебе, обалдую, в промежность муравьёв насыпать, ты ещё не так забегал бы, – улыбаясь ответил Юрий Фёдорович.
- В тот год почему-то пастуха в посёлке не нашлось, вот и пасли всё лето по очереди, – прищурясь, словно всматриваясь в прошлое, вспомнил Александр Трофимович.
- Если бы пастуха нашли, мы бы с тобой не подружились, хотя в школе лбами сталкивались.
- Так ты же на два класса позже меня шёл.
- Да, действительно. А сейчас этого не заметно. Годы уравнивают нас, што ли?
- Как подумаешь, интересно всё-таки жизнь складывается: мы с тобой в одной школе учились, одних коров пасли, а дороги у нас разные. Я в электрики пошёл, да так в розетке и застрял. А ты, вон, в начальство выбился, предприятием руководишь.
- Да, – согласился Юрий Фёдорович, – судьба у нас разная, хотя исходная точка одна. Но это не важно. Давай, за дружбу.
Приятели выпили, закусили. И тут неожиданно рассмеялся Юрий Фёдорович, даже поперхнулся.
- Что с тобой, Фёдорович? – спросил другой.
- Я тоже кое-что вспомнил.
Александр Трофимович вопросительно поглядел на него.
- Как мы с тобой Новый год встречали у Райки Шубиной. Она к тебе неравнодушна была. Помнишь? Тогда у неё девок собралось штук шесть. А ты, бражки перебрал и лез целоваться со всеми. Райка взбеленилась и закрыла тебя в подполе…
Александр Трофимович расхохотался. Успокоившись, сказал:
- Помню, конечно. А ты всё Любу Полынину от меня за своей спиной прятал, чтоб я до неё не дотянулся. Ну, как же! У вас с ней любовь была. Только я до сих пор не могу понять, почему ты на ней не женился?
- Задай, Саня, вопрос полегче. Дело давнее. Теперь в памяти всё, как в тумане.
- Как в тумане, говоришь. Туман имеет свойство рассеиваться. Между прочим, я знаю, где она живёт. Даже адрес у меня где-то был. Поискать?
- И где же она живёт?
- А не далеко от тебя. Городок есть такой, где химкомбинат. Назвать или сам догадаешься?
- Да уж догадался. Она замужем или как?
- Этого сказать не могу. Был у неё муж. Фамилия у него какая-то чудная, навроде, как Бижан. Молдаван, что ли. Давно я её не видел, шибко давно.
Разговор прервался. В дверях кухни появилась жена Александра Трофимовича, Татьяна.
- Ну, что, друзья-приятели, разговорам вашим, вижу, конца не будет. Может, гость уже отдохнуть хочет, а, Саша?
- А ты, жена, нам чаю сваргань, да покрепче. И потом мы на боковую.
Юрию Фёдоровичу постелили в маленькой комнатке, в которой выросли два сына Александра Трофимовича и Татьяны. Теперь у них были свои семьи и жили они отдельно.
Лёжа в полной темноте и тишине, Юрий Фёдорович, тем не менее, не мог уснуть. Разговор с другом детства и юности, как вихрь, который в ясный солнечный осенний день вдруг поднимает и кружит над землёй разноцветные листья, слетевшие с деревьев, закружил в памяти картины прошлого. Помнил он свою первую любовь – Любу Полынину. Помнил. А тут она вдруг ему ясно представилась. Миниатюрная, вся какая-то кругленькая, с мягкими линиями плеч. Как всегда спокойная, в плавных, женственных движениях. Маленький ротик, изящный подбородок… Он вспомнил её улыбку – добрую, приветливую. И ему остро захотелось увидеть её, сейчас, немедленно. Он даже застонал.
Юрия Фёдоровича словно бы подхватило горячей воздушной волной и понесло, понесло… Вспомнил он заводской цех, где он в бригаде ремонтников учился на слесаря по ремонту металлорежущего оборудования. Ещё вспомнил, как поначалу хотелось побывать в других цехах, посмотреть, что там делается. И однажды случай подарил ему свободных пару часов. Он решил, прежде всего, посмотреть цех, где создавали самые большие агрегаты из тех, которые выпускал завод. Корпус этого цеха возвышался над остальными. То, что он увидел, войдя в цех, вызвало в нём душевный трепет. Здесь всё было огромное: станки, готовые изделия. А люди рядом с ними показались меньше обычных людей. Просто удивительно, как эта мелюзга могла создавать такие гигантские машины.
Юра медленно шёл по цеху, поминутно задирая голову. Над ним проплывали мостовые краны, неся на крючьях блестящие детали, стальные листы. И вдруг около большого металлического стола с лежащими на нём крупными шестернями он увидел девушку в халате из чёрной материи. В руках она держала штангенциркуль, который был едва ли не больше её, и делала замеры. Голова её была повязана светлой косынкой. И хотя девушка
стояла спиной к нему, Юра её сразу узнал. Движения её были настолько знакомы, что он прошептал: «Она».
Импульсивно хотел спрятаться, повернуть назад. Но сдержался. Какое-то время стоял и смотрел. Его замешательство было вызвано тем, что она ещё в школе очень нравилась ему. Но объясниться он так и не решился. А она вдруг исчезла из посёлка. Он даже не знал, куда она подевалась. И – вот она! Словно кто-то, управляющий судьбами, снова свёл их.
Юра шагнул к ней. Она как раз закончила измерения, что-то записала на листке бумаги и обернулась. Он был в двух шагах. На её лице одновременно вспыхнули изумление и радость. Она улыбалась поистине изумительной улыбкой.
- Здравствуй, – сказал он и взял её за руку.
Так бывает: костерок уже как бы погас, но вдруг случайный порыв ветра – и пламя вновь вспыхивает. Вот так и у Юры. Только обстановка теперь уже была совсем иная, чем прежде. Вместо небольшого посёлка – крупный город. Вместо родительских гнёзд – заводское общежитие у неё и угол в частном доме на городской окраине у него. Но всё это не имело никакого значения. Им было хорошо вдвоём. Они ходили в кино, в театр и гуляли по улицам. При каждом удобном случае он прибегал в цех, где работала самая красивая девушка из отдела технического контроля. Да что там отдел, во всём городе!
Однажды он не пришёл. Её это не очень обеспокоило: мало ли что. И на следующий день не появился. Она встревожилась. Когда к концу третьего дня снова не увидела его, она разыскала его бригадира.
- Заболел Юрка, – ответил он на её вопрос, вытирая ветошью руки. – А где живёт – не знаю. Он меня в гости не приглашал. Ты в заводской санчасти спроси, они адреса наши записывают. Или в отделе кадров. Только, рабочий день уже закончился.
Адрес Юры Люба узнала на другой день. Юра лежал на узкой кушетке возле кухонного окна. Здесь было его место, за которое он платил хозяйке из своего скромного ученического оклада. У него так болело ухо, что он не мог принимать пищу. Малейшее движение челюстью отзывалось острой болью. И эта боль не позволяла ни о чём думать. А тут ещё одиночество, он же не успел обзавестись друзьями. От дома далеко. Хозяйке он нужен только когда наступает день платы за эту узенькую кушетку. Теперь он общался только с врачом поликлиники, куда ходил на процедуры. Он похудел, осунулся. И однажды вечером, когда по оконному стеклу шуршала февральская метель, в кухню вошла Люба. Она принесла свою обворожительную улыбку. Подошла к нему и спросила:
- Что, очень плохо?
Он не в состоянии был говорить и только промычал, напряжённо кивая головой:
- Угу, угу.
Она присела у его ног и открыла сумочку. Достала кулёк и положила на кухонный стол. Разговора не получилось. На все вопросы Юра осторожно кивал головой или утвердительно или отрицательно. Он натурально обалдел от её присутствия. Казалось, что само солнце пришло в это маленькое, несоразмерное с его масштабом помещение. К тому же от неё исходил ни на что не похожий, головокружительный аромат здоровой молодой женщины. Юра никогда не был таким счастливым, как в эти минуты. Его душа ликовала – он, оказывается, не одинок, у него есть верный друг!
Когда Люба ушла, он протянул руку к кульку и слегка встряхнул его. Это движение отдалось болью в ухе. Из кулька вывалились конфеты. Он взял одну и прочитал на фантике: «Коровка». Юра разгладил бумажку и долго рассматривал изображённую на ней корову, словно впервые видел это животное.
Февраль сдал свою вахту марту, оставив свежие сугробы на окраинных улочках. На одной из них снимал угол ученик слесаря Юра Поветкин. Молодой организм переломил болезнь, и парень снова пришёл на завод. На 8-е марта Люба пригласила его в своё общежитие. Впервые.
Этот праздничный весенний день подарил женщинам города тихую ясную погоду. Солнце заливало ослепительным светом город, проспекты, утопающие в снегу скверы, сияло в окнах домов, трамваев и автомобилей. Ещё до обеда появились лужицы. Они выплёскивались из-под колёс смешанными со снегом брызгами талой воды, искрящимися на солнце. Всё вокруг говорило, нет – кричало, что наконец-то наступила весна, и, поэтому, люди на улицах вели себя оживлённее обычного, были веселее и красивее. Приподнятое настроение передалось и Юре, как только он, свернув со своей улочки, вышел на бульвар, чтобы сесть на автобус.
Он шёл с остановки к общежитию и слегка волновался. Там будет не только Люба, и другие девушки, ему незнакомые. А он не из числа тех разбитных парней, которые не теряются в любой ситуации и моментально становятся ядром любой компании. Юра был застенчив. Идя по коридору второго этажа, он услышал незнакомую музыку. Она звучала не громко. Но когда ему открыли дверь, звуки оглушили его. У девчат, как говорится, на всю катушку, был включён проигрыватель. Он лежал на тумбочке, около одной из кроватей, и на нём крутилась пластинка. Посередине комнаты стоял уже накрытый стол. Оркестр немного приглушил звучание и с проигрывателя слетел восторженный голос певца:
Дуня, люблю твои блины.
Ох, Дуня, твои блины вкусны!
В твоих блинах огонь и нежный вкус,
Твоих блинов съесть много я берусь.
Девушки стали придвигать стулья к столу, а с пластинки летело:
Дуня, давай блинов с огня.
Э-эх, Дуня, целуй сильней меня!
Твой поцелуй разгонит мигом сплин,
Твой поцелуй горяч, как свежий блин.
Далее на «авансцену» выступил оркестр. Мелодия, заполнявшая небольшую комнату, была одновременно весёлая, одухотворённая и озорная. Одна из девушек взяла Юрия за локоть и показала на стул. Немного ошарашенный, гость сел, не зная, куда девать руки. А с проигрывателя неслось:
Масленицы помнишь ли размах.
Ямщик нас быстро к «Яру» мчал.
Жарко было нам с тобой в санях,
Тебя я страстно целовал.
А потом, прогнав сомненья прочь,
Я блины с тобою ел всю ночь.
При этих словах Юра почувствовал себя немного неловко. И, чтобы скрыть смущение, взялся откупоривать бутылку шампанского. Оркестр неистовствовал, певец завершал:
Дуня, люблю твои блины.
Ох, Дуня, твои блины вкусны…
Девушки, остановив проигрыватель, улыбчиво смотрели на гостя, и каждая со своей стороны, подкладывала ему в тарелку.
Одна из них обратилась к Любе:
- Любаша, познакомь со своим.
Только Люба назвала его имя, как дверь распахнулась, и в комнату вошёл парень с гитарой. На нём был длинный, почти до колен, пиджак в клетку, по тогдашней моде – с единственной пуговицей внизу. Между лацканами виднелась чёрная рубашка с изображёнными на ней зелёными пальмами. «В городе Сочи тёмные ночи», – промелькнуло в голове у Юры. Наряд парня дополняли узкие брюки и туфли на толстенной жёлтой подошве.
- Привет, девочки! – крикнул он, улыбаясь во весь рот.
- О! – закричали они все разом, – кто к нам пришёл! Жора, проходи.
Одна из девушек, кажется, её звали Света, выпорхнула из-за стола и подлетела к новому гостю. Она бросилась ему на шею, поцеловала и потащила к столу. За неимением стула его посадили на кровать и тут же поднесли гранёный стакан с шампанским.
- Нет-нет! – воскликнул Жора, – водки и только водки. Я не травлюсь этой гадостью.
Ему налили водки. Жора выпил, Света подала ему на вилке кусочек колбасы.
- Что ты нам сегодня споёшь? – спросила одна из девушек.
Прожевав, Жора тронул струны, прислушиваясь к строю, посмотрел на Любу и произнёс с расстановкой:
- Моя новая песня.
Струны заговорили и Жора запел:
Помню двор занесённый
Снегом белым пушистым,
Ты стояла у дверцы
Голубого такси.
У тебя на ресницах
Серебрились снежинки,
Взгляд лучистый и нежный
Говорил о любви.
Юра отвёл взгляд от певца и смущённо посмотрел на окно, почувствовав неловкость. «Я уже слышал где-то эту песню. Что же он её за свою-то выдаёт, стиляга», – подумал он. Света буквально увивалась вокруг Жоры. В конце концов, она уселась позади него на кровати и обняла за шею. Но Жора подчёркнуто не замечал её. Юра заметил, что Жора, что бы ни говорил, что бы ни пел, постоянно смотрел на Любу, словно все свои слова и песни обращал к ней.
Юра вышел из общежития со смутной тревогой в душе, когда на улицах и в окнах домов горели огни. На следующий день, он спросил у Любы:
- Там девчонки не смеялись надо мной?
- А чего бы им смеяться?
- Да уж больно я зажатый какой-то. Сам себя за это не очень… как бы сказать…
- Успокойся. Они говорили, что ты скромный парень, что понравился им.
- А кто про блины пел? Что-то я певца не узнал.
- Ты его не знаешь? Это Пётр Лещенко.
- Интересно, где вы его раздобыли? Он же запрещённый. Его можно купить только «из-под полы».
- Правильно. Так и купили. Светка три рубля не пожалела.
- Вставай, Юра, а то на поезд опоздаешь, – с этими словами своего друга Юрий Фёдорович проснулся.
- Чёрт, – сказал он, ища ногами тапочки, – не помню, как уснул. Всё молодость вспоминал.
- Нам осталось только вспоминать, – отозвался Александр Трофимович.
Уходя от друга, уже с портфелем в руках, немного смущаясь, Юрий Фёдорович сказал:
- Слушай, Саня, ты вчера что-то говорил про адрес Любы. Я бы взял. Понимаешь, там, на химкомбинате, через две недели пройдёт региональное совещание, и я на него приглашён.
- Везёт же людям! – воскликнул Александр Трофимович, – сейчас поищу.
Протягивая другу бумажку с адресом, он спросил, чтобы увести его от неловкого разговора о Любе:
- О чём совещаться-то будете?
- Поиск рынков сбыта в современных условиях.
- Да-а, мудрёная штука – производство.
Юрий Фёдорович возвращался в город один в купе. Он не любил попутчиков и радовался этому. Обычно как: начинают расспрашивать, кто ты, куда едешь. Узнав, что он предприятием руководит, начинают ругать начальство вообще, а метят, конечно же, в него. Пытаются навязать своё мнение. А то ещё хуже, пьяная компания ввалится. Тогда уж просто конец света.
Он лежал и прикидывал: разыскать Любу или не стоит? Он пытался найти в душе остатки оскорблённого самолюбия и не находил. Годы сгладили все обиды. А тогда, когда он пришёл из армии, в нём это самое самолюбие просто било в барабан. Служить ему довелось буквально на краю света, на Чукотке. Первые три месяца письма от Любы приходили часто. Потом всё реже и реже. Наконец, она вообще перестала ему писать. Однажды он получил письмо от Сани, в котором тот сообщил, что она вышла замуж и мужа её зовут Георгием. Значит, Жору в армию не призвали. Бедная Света! Как же она пережила потерю? Через несколько лет Юрий Фёдорович случайно узнал, что Люба развелась с мужем и уехала на строительство химкомбината. Молдаванин, о котором толковал Саня, это, получается, второй её муж. На стройку тогда со всех концов страны ехали. Вот только живёт она с ним или нет? Сам-то Юрий Фёдорович овдовел несколько лет назад и с той поры жил в одиночестве. Детей у них с женой не было.
Он вновь и вновь задавал себе один и тот же вопрос: разыскать или нет? И понял, что не удержится. Не заметил, как воображение стало рисовать предстоящую встречу. Судя по адресу, она живёт в частном доме. Значит, где-то на окраине городка. Наверно хозяйствует, держит на подворье корову, поросёнка, кур. Как когда-то их родители там, в посёлке. Мужу он объяснит, что всего лишь земляк, пользуясь случаем, решил повидаться. Поймёт, поди. А если она тоже одинока? И наверняка, так же, как он её, вспоминает его и, возможно, страдает, как он.
И тут ему пришла мысль, что явиться к ней надо непременно с такими атрибутами, которые памятны им обоим, которые, в его понятии, могут служить своеобразными маркерами. Не надо будет ничего говорить, объяснять. Ведь для словесных объяснений скорей всего не представится возможности – наверняка муж рядом будет. Чем и как ей красноречиво напомнить о былом? А что чаще всего и с большей теплотой в сердце вспоминал он сам? То, как она принесла ему конфеты, когда он болел, то, как смущала его песня о блинах, когда он впервые пришёл в общежитие, а также шампанское, как он открыл и налил в гранёные стаканы. Вот это всё отпечаталось в его памяти, как на красочной открытке. Она, конечно же, помнит, должна помнить то же самое. Так ему представлялось.
По возвращении домой Юрий Фёдорович дал задание своему снабженцу предоставить ему к концу недели портативный магнитофон, кассету с записью песен Петра Лещенко, да чтобы там обязательно были «Блины», а также бутылку «Советского шампанского». Снабженец, как водится, перепоручил всё молодому менеджеру.
- Г де же я найду кассету? Сейчас всё на дисках, – попытался отбояриться молодой человек.
- Ничего не хочу знать. Юрий Фёдорович приказал – кассету. Кто ищет, тот найдёт.
Однако задание было выполнено в срок.
В день, на который было назначено совещание, Юрий Фёдорович начал волноваться сразу после пробуждения. Дома, за завтраком, кухарка, как обычно, предложила ему кофе со сливками, но он и полчашки не отпил, отставил кофе. Аппетита не было. Он оделся и вышел во двор. Начиналась осень. На дорожке лежали редкие пока жёлтые листья. Автомобиль поджидал его за воротами. Он сел на заднее сиденье, поздоровался с водителем и сказал, куда ехать. После всю дорогу молчал.
В середине дня участникам совещания объявили о перерыве на два часа. Юрий Фёдорович только этого и ждал.
- Костя, – сказал он водителю, садясь в машину, – давай-ка, брат, съездим на улицу Малая озёрная.
- А где это, Юрий Фёдорович?
- По пути спросим.
Они останавливались несколько раз, справлялись у прохожих, где эта улица, где этот дом. Малая озёрная оказалась пыльной узкой улочкой, где двум автомобилям разъехаться практически невозможно. Избы вдоль заборов и высохших плетней, заросших крапивой, стояли старые, серые. Возле некоторых виднелись шапки прикрытого плёнкой сена. В общем, обычная деревня. Островок той самой, которая лет двести стояла до начала строительства химкомбината.
Не на всех домах виднелись номера. Юрий Фёдорович вертел головой, пытаясь определить нужный.
- Стой! – наконец скомандовал он водителю. – Жди в машине.
Вышел из автомобиля, прихватив небольшую хозяйственную сумку. Чёрный, лоснящийся Вольво дико смотрелся среди плетней и серых заборов, как космический пришелец, как совершенно инородное тело.
Юрий Фёдорович подошёл к калитке, протянул руку к щеколде и заметил, что пальцы дрожат. Он поднялся на маленькое крылечко, толкнул дверь и шагнул в полумрак сеней. Не сразу разглядел входную дверь. Осторожно постучал в неё. Никто не отозвался. Постучал громче. Дверь приоткрылась и в проёме показалась женщина.
- Миша, ты, что ли, стучишь? – спросила она, шире распахивая дверь. А увидев незнакомого мужчину, испуганно произнесла: – Извините… Я думала, муж… Чё, думаю, он стучит. Проходите, – оправившись от испуга, пригласила она незнакомца.
Перешагнув порог, Юрий Фёдорович остановился и, стараясь придать голосу торжественности, произнёс:
- Здравствуйте!
- Вы, наверно, насчёт платы за электричество? – спросила она. – Вам лучше с мужем поговорить. Он скоро придёт.
- Нет, я по другому вопросу, – дрогнувшим голосом сказал Юрий Фёдорович. И добавил: – Мне бы с вами … потолковать.
- Со мной? Ну, проходите. Вот сюда.
Она провела его на кухню и указала на почерневшую от времени табуретку. Сама осталась по другую сторону стола. Он поднял глаза. Перед ним стояла незнакомая женщина. И только когда она повернула голову к окну, он узнал профиль. Да, это она. Но волосы на её голове совсем не те, каштановые, пышные с завитушками, а седые, жидковатые, приглаженные, и на затылке собранные в пучок. От носа к уголкам губ протянулись глубокие складки. И губы словно срослись между собой, стянутые морщинками. Если бы он и она случайно повстречались на улице, он прошёл бы мимо, не узнав. На ней был мятый, не свежий ситцевый халат в мелкий цветочек. Халат не скрывал некую угловатость фигуры, не свойственную той, прежней Любе. Она вопросительно посмотрела на пришедшего. Он с трудом заставил себя улыбнуться и спросил:
– Как вы считаете, мы с вами знакомы?
Она тоже улыбнулась. Виновато.
- Нет…
- Хорошо, – сказал он, – а если так.
Он достал из сумки свёрнутый из листа бумаги кулёк и вытряхнул из него на стол несколько конфет. Одну протянул ей. Она взяла и, помедлив, спросила:
- И что это значит?
- Посмотрите, как конфета называется, – предложил он. Она прочитала:
- «Коровка».
- Вам это ничего не напоминает?
- Нет. Конфета, как конфета.
- Когда-то, давным-давно, – начал Юрий Фёдорович, глядя прямо в глаза женщине, – в одном городе заболел знакомый вам парень. Вы навестили его и угостили конфетами «Коровка».
- Извините, я за собой такого не помню.
- Да, – с досадой произнёс он, коротко взглянув в окно, рядом с которым сидел. Извлёк из сумки портативный магнитофон.
- Где у вас тут розетка? А, вот она.
Он включил магнитофон и сказал:
- Что ж вы стоите? Присаживайтесь, пожалуйста.
Она чуть подвинула обшарпанную табуретку и села. В этот момент раздались энергичные звуки эстрадного оркестра, и вскоре к нему подключился голос певца:
Помнишь, как на Масляной в Москве
В былые дни пекли блины.
Блинный дух царил на всей земле,
Все от блинов были пьяны.
Ты хозяйкой милою была,
И блины мне вкусные пекла.
Дуня, люблю твои блины…
Юрий Фёдорович смотрел в лицо женщине, надеясь уловить момент просветления в её памяти. Но оно оставалось бесстрастным. Когда песня закончилась, он спросил:
- Это вам тоже ничего не напоминает?
- Кажется, я где-то слышала эту песню, но не помню, когда и где. А почему вы задаёте эти вопросы? Вы кто? Наверно, следователь? Мы ничего такого не натворили…
Он пристально посмотрел в её глаза и ответил:
- Я – Юра. Юрий Фёдорович Поветкин. А песню эту мы слушали вместе с вами у вас в общежитии восьмого марта. – Он назвал год.
- Поветкин? Юрий Фёдорович? То-то я смотрю, лицо вроде как знакомое. Думаю, где-то я этого мужика видела. – Она сокрушённо покачала головой.
В этот момент открылась дверь, и в дом вошёл мужик. На нём были кирзовые сапоги, заляпанные грязью и со слегка загнутыми носами. Они были явно велики ему, сам-то он был небольшого роста. Сапоги, похоже, со времени покупки ни разу не мылись и не чистились. На плечах его болтался чёрный запятнанный бушлат, тоже не его размера. Волосы на голове седые, всклокоченные, кажется, совсем не знающие расчёски, заросшее седой щетиной лицо.
- Мой муж, – сказала она и обратилась к мужику: – Миш, к нам, вот, мой земляк зашёл. Мы с ним с одного посёлка.
Миша уставился на Юрия Фёдоровича и недобро молчал.
- Чего ты там торчишь, – сказала она, обращаясь к мужу, – проходи.
Он неуверенно подошёл к столу. Юрий Фёдорович подвинул к нему табуретку и сказал:
- Меня зовут Юрий Фёдорович. – И, обратившись к хозяйке, предложил:
–Давайте выпьем за встречу.
Муж с женой встревожено переглянулись. Гость заметил их замешательство. Он поспешно извлёк из своей сумки бутылку шампанского и обратился к хозяйке:
- Стаканы у вас найдутся?
Она поднялась и, открыв небольшой шкафчик, поставила на стол три гранёных стакана. Их покрывал какой-то серый налёт. Так бывает, когда стекло не моют, а только ополаскивают.
Миша выпил залпом и тыльной стороной потрескавшейся ладони вытер губы. Хозяйка подержала стакан и поставила на стол. Юрий Фёдорович поднял стакан.
- За встречу! – и слегка пригубил.
Он ждал, что она его о чём-нибудь спросит. Ну, например: где живёт, кем работает, женат ли, сколько у него детей. Но она, молча, смотрела на мужа, а Миша не отрывал напряжённого взгляда от недопитой бутылки. Юрий Фёдорович, медля, положил магнитофон в сумку и поднялся с табуретки.
- Ну, мне пора. Здоровья вам… Люба.
Из машины заметил, что Люба стоит в тёмном дверном проёме и бесстрастно смотрит поверх дощатого полусгнившего забора на автомобиль, отъезжающий задним ходом, как из тупика.
------------------------------
Август 2015г.
- Ну, ты чо, Сань? – сделал замечание второй.
- Да вот, вспомнил, как мы с тобой, Юрка, – сквозь смех заговорил тот, – пасли коров и сыпали муравьёв на живот вашей собаке. Как она бегала по траве, будто сумасшедшая. Кудлатая такая была, кажется, Пиратом звали.
- Тебе, обалдую, в промежность муравьёв насыпать, ты ещё не так забегал бы, – улыбаясь ответил Юрий Фёдорович.
- В тот год почему-то пастуха в посёлке не нашлось, вот и пасли всё лето по очереди, – прищурясь, словно всматриваясь в прошлое, вспомнил Александр Трофимович.
- Если бы пастуха нашли, мы бы с тобой не подружились, хотя в школе лбами сталкивались.
- Так ты же на два класса позже меня шёл.
- Да, действительно. А сейчас этого не заметно. Годы уравнивают нас, што ли?
- Как подумаешь, интересно всё-таки жизнь складывается: мы с тобой в одной школе учились, одних коров пасли, а дороги у нас разные. Я в электрики пошёл, да так в розетке и застрял. А ты, вон, в начальство выбился, предприятием руководишь.
- Да, – согласился Юрий Фёдорович, – судьба у нас разная, хотя исходная точка одна. Но это не важно. Давай, за дружбу.
Приятели выпили, закусили. И тут неожиданно рассмеялся Юрий Фёдорович, даже поперхнулся.
- Что с тобой, Фёдорович? – спросил другой.
- Я тоже кое-что вспомнил.
Александр Трофимович вопросительно поглядел на него.
- Как мы с тобой Новый год встречали у Райки Шубиной. Она к тебе неравнодушна была. Помнишь? Тогда у неё девок собралось штук шесть. А ты, бражки перебрал и лез целоваться со всеми. Райка взбеленилась и закрыла тебя в подполе…
Александр Трофимович расхохотался. Успокоившись, сказал:
- Помню, конечно. А ты всё Любу Полынину от меня за своей спиной прятал, чтоб я до неё не дотянулся. Ну, как же! У вас с ней любовь была. Только я до сих пор не могу понять, почему ты на ней не женился?
- Задай, Саня, вопрос полегче. Дело давнее. Теперь в памяти всё, как в тумане.
- Как в тумане, говоришь. Туман имеет свойство рассеиваться. Между прочим, я знаю, где она живёт. Даже адрес у меня где-то был. Поискать?
- И где же она живёт?
- А не далеко от тебя. Городок есть такой, где химкомбинат. Назвать или сам догадаешься?
- Да уж догадался. Она замужем или как?
- Этого сказать не могу. Был у неё муж. Фамилия у него какая-то чудная, навроде, как Бижан. Молдаван, что ли. Давно я её не видел, шибко давно.
Разговор прервался. В дверях кухни появилась жена Александра Трофимовича, Татьяна.
- Ну, что, друзья-приятели, разговорам вашим, вижу, конца не будет. Может, гость уже отдохнуть хочет, а, Саша?
- А ты, жена, нам чаю сваргань, да покрепче. И потом мы на боковую.
Юрию Фёдоровичу постелили в маленькой комнатке, в которой выросли два сына Александра Трофимовича и Татьяны. Теперь у них были свои семьи и жили они отдельно.
Лёжа в полной темноте и тишине, Юрий Фёдорович, тем не менее, не мог уснуть. Разговор с другом детства и юности, как вихрь, который в ясный солнечный осенний день вдруг поднимает и кружит над землёй разноцветные листья, слетевшие с деревьев, закружил в памяти картины прошлого. Помнил он свою первую любовь – Любу Полынину. Помнил. А тут она вдруг ему ясно представилась. Миниатюрная, вся какая-то кругленькая, с мягкими линиями плеч. Как всегда спокойная, в плавных, женственных движениях. Маленький ротик, изящный подбородок… Он вспомнил её улыбку – добрую, приветливую. И ему остро захотелось увидеть её, сейчас, немедленно. Он даже застонал.
Юрия Фёдоровича словно бы подхватило горячей воздушной волной и понесло, понесло… Вспомнил он заводской цех, где он в бригаде ремонтников учился на слесаря по ремонту металлорежущего оборудования. Ещё вспомнил, как поначалу хотелось побывать в других цехах, посмотреть, что там делается. И однажды случай подарил ему свободных пару часов. Он решил, прежде всего, посмотреть цех, где создавали самые большие агрегаты из тех, которые выпускал завод. Корпус этого цеха возвышался над остальными. То, что он увидел, войдя в цех, вызвало в нём душевный трепет. Здесь всё было огромное: станки, готовые изделия. А люди рядом с ними показались меньше обычных людей. Просто удивительно, как эта мелюзга могла создавать такие гигантские машины.
Юра медленно шёл по цеху, поминутно задирая голову. Над ним проплывали мостовые краны, неся на крючьях блестящие детали, стальные листы. И вдруг около большого металлического стола с лежащими на нём крупными шестернями он увидел девушку в халате из чёрной материи. В руках она держала штангенциркуль, который был едва ли не больше её, и делала замеры. Голова её была повязана светлой косынкой. И хотя девушка
стояла спиной к нему, Юра её сразу узнал. Движения её были настолько знакомы, что он прошептал: «Она».
Импульсивно хотел спрятаться, повернуть назад. Но сдержался. Какое-то время стоял и смотрел. Его замешательство было вызвано тем, что она ещё в школе очень нравилась ему. Но объясниться он так и не решился. А она вдруг исчезла из посёлка. Он даже не знал, куда она подевалась. И – вот она! Словно кто-то, управляющий судьбами, снова свёл их.
Юра шагнул к ней. Она как раз закончила измерения, что-то записала на листке бумаги и обернулась. Он был в двух шагах. На её лице одновременно вспыхнули изумление и радость. Она улыбалась поистине изумительной улыбкой.
- Здравствуй, – сказал он и взял её за руку.
Так бывает: костерок уже как бы погас, но вдруг случайный порыв ветра – и пламя вновь вспыхивает. Вот так и у Юры. Только обстановка теперь уже была совсем иная, чем прежде. Вместо небольшого посёлка – крупный город. Вместо родительских гнёзд – заводское общежитие у неё и угол в частном доме на городской окраине у него. Но всё это не имело никакого значения. Им было хорошо вдвоём. Они ходили в кино, в театр и гуляли по улицам. При каждом удобном случае он прибегал в цех, где работала самая красивая девушка из отдела технического контроля. Да что там отдел, во всём городе!
Однажды он не пришёл. Её это не очень обеспокоило: мало ли что. И на следующий день не появился. Она встревожилась. Когда к концу третьего дня снова не увидела его, она разыскала его бригадира.
- Заболел Юрка, – ответил он на её вопрос, вытирая ветошью руки. – А где живёт – не знаю. Он меня в гости не приглашал. Ты в заводской санчасти спроси, они адреса наши записывают. Или в отделе кадров. Только, рабочий день уже закончился.
Адрес Юры Люба узнала на другой день. Юра лежал на узкой кушетке возле кухонного окна. Здесь было его место, за которое он платил хозяйке из своего скромного ученического оклада. У него так болело ухо, что он не мог принимать пищу. Малейшее движение челюстью отзывалось острой болью. И эта боль не позволяла ни о чём думать. А тут ещё одиночество, он же не успел обзавестись друзьями. От дома далеко. Хозяйке он нужен только когда наступает день платы за эту узенькую кушетку. Теперь он общался только с врачом поликлиники, куда ходил на процедуры. Он похудел, осунулся. И однажды вечером, когда по оконному стеклу шуршала февральская метель, в кухню вошла Люба. Она принесла свою обворожительную улыбку. Подошла к нему и спросила:
- Что, очень плохо?
Он не в состоянии был говорить и только промычал, напряжённо кивая головой:
- Угу, угу.
Она присела у его ног и открыла сумочку. Достала кулёк и положила на кухонный стол. Разговора не получилось. На все вопросы Юра осторожно кивал головой или утвердительно или отрицательно. Он натурально обалдел от её присутствия. Казалось, что само солнце пришло в это маленькое, несоразмерное с его масштабом помещение. К тому же от неё исходил ни на что не похожий, головокружительный аромат здоровой молодой женщины. Юра никогда не был таким счастливым, как в эти минуты. Его душа ликовала – он, оказывается, не одинок, у него есть верный друг!
Когда Люба ушла, он протянул руку к кульку и слегка встряхнул его. Это движение отдалось болью в ухе. Из кулька вывалились конфеты. Он взял одну и прочитал на фантике: «Коровка». Юра разгладил бумажку и долго рассматривал изображённую на ней корову, словно впервые видел это животное.
Февраль сдал свою вахту марту, оставив свежие сугробы на окраинных улочках. На одной из них снимал угол ученик слесаря Юра Поветкин. Молодой организм переломил болезнь, и парень снова пришёл на завод. На 8-е марта Люба пригласила его в своё общежитие. Впервые.
Этот праздничный весенний день подарил женщинам города тихую ясную погоду. Солнце заливало ослепительным светом город, проспекты, утопающие в снегу скверы, сияло в окнах домов, трамваев и автомобилей. Ещё до обеда появились лужицы. Они выплёскивались из-под колёс смешанными со снегом брызгами талой воды, искрящимися на солнце. Всё вокруг говорило, нет – кричало, что наконец-то наступила весна, и, поэтому, люди на улицах вели себя оживлённее обычного, были веселее и красивее. Приподнятое настроение передалось и Юре, как только он, свернув со своей улочки, вышел на бульвар, чтобы сесть на автобус.
Он шёл с остановки к общежитию и слегка волновался. Там будет не только Люба, и другие девушки, ему незнакомые. А он не из числа тех разбитных парней, которые не теряются в любой ситуации и моментально становятся ядром любой компании. Юра был застенчив. Идя по коридору второго этажа, он услышал незнакомую музыку. Она звучала не громко. Но когда ему открыли дверь, звуки оглушили его. У девчат, как говорится, на всю катушку, был включён проигрыватель. Он лежал на тумбочке, около одной из кроватей, и на нём крутилась пластинка. Посередине комнаты стоял уже накрытый стол. Оркестр немного приглушил звучание и с проигрывателя слетел восторженный голос певца:
Дуня, люблю твои блины.
Ох, Дуня, твои блины вкусны!
В твоих блинах огонь и нежный вкус,
Твоих блинов съесть много я берусь.
Девушки стали придвигать стулья к столу, а с пластинки летело:
Дуня, давай блинов с огня.
Э-эх, Дуня, целуй сильней меня!
Твой поцелуй разгонит мигом сплин,
Твой поцелуй горяч, как свежий блин.
Далее на «авансцену» выступил оркестр. Мелодия, заполнявшая небольшую комнату, была одновременно весёлая, одухотворённая и озорная. Одна из девушек взяла Юрия за локоть и показала на стул. Немного ошарашенный, гость сел, не зная, куда девать руки. А с проигрывателя неслось:
Масленицы помнишь ли размах.
Ямщик нас быстро к «Яру» мчал.
Жарко было нам с тобой в санях,
Тебя я страстно целовал.
А потом, прогнав сомненья прочь,
Я блины с тобою ел всю ночь.
При этих словах Юра почувствовал себя немного неловко. И, чтобы скрыть смущение, взялся откупоривать бутылку шампанского. Оркестр неистовствовал, певец завершал:
Дуня, люблю твои блины.
Ох, Дуня, твои блины вкусны…
Девушки, остановив проигрыватель, улыбчиво смотрели на гостя, и каждая со своей стороны, подкладывала ему в тарелку.
Одна из них обратилась к Любе:
- Любаша, познакомь со своим.
Только Люба назвала его имя, как дверь распахнулась, и в комнату вошёл парень с гитарой. На нём был длинный, почти до колен, пиджак в клетку, по тогдашней моде – с единственной пуговицей внизу. Между лацканами виднелась чёрная рубашка с изображёнными на ней зелёными пальмами. «В городе Сочи тёмные ночи», – промелькнуло в голове у Юры. Наряд парня дополняли узкие брюки и туфли на толстенной жёлтой подошве.
- Привет, девочки! – крикнул он, улыбаясь во весь рот.
- О! – закричали они все разом, – кто к нам пришёл! Жора, проходи.
Одна из девушек, кажется, её звали Света, выпорхнула из-за стола и подлетела к новому гостю. Она бросилась ему на шею, поцеловала и потащила к столу. За неимением стула его посадили на кровать и тут же поднесли гранёный стакан с шампанским.
- Нет-нет! – воскликнул Жора, – водки и только водки. Я не травлюсь этой гадостью.
Ему налили водки. Жора выпил, Света подала ему на вилке кусочек колбасы.
- Что ты нам сегодня споёшь? – спросила одна из девушек.
Прожевав, Жора тронул струны, прислушиваясь к строю, посмотрел на Любу и произнёс с расстановкой:
- Моя новая песня.
Струны заговорили и Жора запел:
Помню двор занесённый
Снегом белым пушистым,
Ты стояла у дверцы
Голубого такси.
У тебя на ресницах
Серебрились снежинки,
Взгляд лучистый и нежный
Говорил о любви.
Юра отвёл взгляд от певца и смущённо посмотрел на окно, почувствовав неловкость. «Я уже слышал где-то эту песню. Что же он её за свою-то выдаёт, стиляга», – подумал он. Света буквально увивалась вокруг Жоры. В конце концов, она уселась позади него на кровати и обняла за шею. Но Жора подчёркнуто не замечал её. Юра заметил, что Жора, что бы ни говорил, что бы ни пел, постоянно смотрел на Любу, словно все свои слова и песни обращал к ней.
Юра вышел из общежития со смутной тревогой в душе, когда на улицах и в окнах домов горели огни. На следующий день, он спросил у Любы:
- Там девчонки не смеялись надо мной?
- А чего бы им смеяться?
- Да уж больно я зажатый какой-то. Сам себя за это не очень… как бы сказать…
- Успокойся. Они говорили, что ты скромный парень, что понравился им.
- А кто про блины пел? Что-то я певца не узнал.
- Ты его не знаешь? Это Пётр Лещенко.
- Интересно, где вы его раздобыли? Он же запрещённый. Его можно купить только «из-под полы».
- Правильно. Так и купили. Светка три рубля не пожалела.
- Вставай, Юра, а то на поезд опоздаешь, – с этими словами своего друга Юрий Фёдорович проснулся.
- Чёрт, – сказал он, ища ногами тапочки, – не помню, как уснул. Всё молодость вспоминал.
- Нам осталось только вспоминать, – отозвался Александр Трофимович.
Уходя от друга, уже с портфелем в руках, немного смущаясь, Юрий Фёдорович сказал:
- Слушай, Саня, ты вчера что-то говорил про адрес Любы. Я бы взял. Понимаешь, там, на химкомбинате, через две недели пройдёт региональное совещание, и я на него приглашён.
- Везёт же людям! – воскликнул Александр Трофимович, – сейчас поищу.
Протягивая другу бумажку с адресом, он спросил, чтобы увести его от неловкого разговора о Любе:
- О чём совещаться-то будете?
- Поиск рынков сбыта в современных условиях.
- Да-а, мудрёная штука – производство.
Юрий Фёдорович возвращался в город один в купе. Он не любил попутчиков и радовался этому. Обычно как: начинают расспрашивать, кто ты, куда едешь. Узнав, что он предприятием руководит, начинают ругать начальство вообще, а метят, конечно же, в него. Пытаются навязать своё мнение. А то ещё хуже, пьяная компания ввалится. Тогда уж просто конец света.
Он лежал и прикидывал: разыскать Любу или не стоит? Он пытался найти в душе остатки оскорблённого самолюбия и не находил. Годы сгладили все обиды. А тогда, когда он пришёл из армии, в нём это самое самолюбие просто било в барабан. Служить ему довелось буквально на краю света, на Чукотке. Первые три месяца письма от Любы приходили часто. Потом всё реже и реже. Наконец, она вообще перестала ему писать. Однажды он получил письмо от Сани, в котором тот сообщил, что она вышла замуж и мужа её зовут Георгием. Значит, Жору в армию не призвали. Бедная Света! Как же она пережила потерю? Через несколько лет Юрий Фёдорович случайно узнал, что Люба развелась с мужем и уехала на строительство химкомбината. Молдаванин, о котором толковал Саня, это, получается, второй её муж. На стройку тогда со всех концов страны ехали. Вот только живёт она с ним или нет? Сам-то Юрий Фёдорович овдовел несколько лет назад и с той поры жил в одиночестве. Детей у них с женой не было.
Он вновь и вновь задавал себе один и тот же вопрос: разыскать или нет? И понял, что не удержится. Не заметил, как воображение стало рисовать предстоящую встречу. Судя по адресу, она живёт в частном доме. Значит, где-то на окраине городка. Наверно хозяйствует, держит на подворье корову, поросёнка, кур. Как когда-то их родители там, в посёлке. Мужу он объяснит, что всего лишь земляк, пользуясь случаем, решил повидаться. Поймёт, поди. А если она тоже одинока? И наверняка, так же, как он её, вспоминает его и, возможно, страдает, как он.
И тут ему пришла мысль, что явиться к ней надо непременно с такими атрибутами, которые памятны им обоим, которые, в его понятии, могут служить своеобразными маркерами. Не надо будет ничего говорить, объяснять. Ведь для словесных объяснений скорей всего не представится возможности – наверняка муж рядом будет. Чем и как ей красноречиво напомнить о былом? А что чаще всего и с большей теплотой в сердце вспоминал он сам? То, как она принесла ему конфеты, когда он болел, то, как смущала его песня о блинах, когда он впервые пришёл в общежитие, а также шампанское, как он открыл и налил в гранёные стаканы. Вот это всё отпечаталось в его памяти, как на красочной открытке. Она, конечно же, помнит, должна помнить то же самое. Так ему представлялось.
По возвращении домой Юрий Фёдорович дал задание своему снабженцу предоставить ему к концу недели портативный магнитофон, кассету с записью песен Петра Лещенко, да чтобы там обязательно были «Блины», а также бутылку «Советского шампанского». Снабженец, как водится, перепоручил всё молодому менеджеру.
- Г де же я найду кассету? Сейчас всё на дисках, – попытался отбояриться молодой человек.
- Ничего не хочу знать. Юрий Фёдорович приказал – кассету. Кто ищет, тот найдёт.
Однако задание было выполнено в срок.
В день, на который было назначено совещание, Юрий Фёдорович начал волноваться сразу после пробуждения. Дома, за завтраком, кухарка, как обычно, предложила ему кофе со сливками, но он и полчашки не отпил, отставил кофе. Аппетита не было. Он оделся и вышел во двор. Начиналась осень. На дорожке лежали редкие пока жёлтые листья. Автомобиль поджидал его за воротами. Он сел на заднее сиденье, поздоровался с водителем и сказал, куда ехать. После всю дорогу молчал.
В середине дня участникам совещания объявили о перерыве на два часа. Юрий Фёдорович только этого и ждал.
- Костя, – сказал он водителю, садясь в машину, – давай-ка, брат, съездим на улицу Малая озёрная.
- А где это, Юрий Фёдорович?
- По пути спросим.
Они останавливались несколько раз, справлялись у прохожих, где эта улица, где этот дом. Малая озёрная оказалась пыльной узкой улочкой, где двум автомобилям разъехаться практически невозможно. Избы вдоль заборов и высохших плетней, заросших крапивой, стояли старые, серые. Возле некоторых виднелись шапки прикрытого плёнкой сена. В общем, обычная деревня. Островок той самой, которая лет двести стояла до начала строительства химкомбината.
Не на всех домах виднелись номера. Юрий Фёдорович вертел головой, пытаясь определить нужный.
- Стой! – наконец скомандовал он водителю. – Жди в машине.
Вышел из автомобиля, прихватив небольшую хозяйственную сумку. Чёрный, лоснящийся Вольво дико смотрелся среди плетней и серых заборов, как космический пришелец, как совершенно инородное тело.
Юрий Фёдорович подошёл к калитке, протянул руку к щеколде и заметил, что пальцы дрожат. Он поднялся на маленькое крылечко, толкнул дверь и шагнул в полумрак сеней. Не сразу разглядел входную дверь. Осторожно постучал в неё. Никто не отозвался. Постучал громче. Дверь приоткрылась и в проёме показалась женщина.
- Миша, ты, что ли, стучишь? – спросила она, шире распахивая дверь. А увидев незнакомого мужчину, испуганно произнесла: – Извините… Я думала, муж… Чё, думаю, он стучит. Проходите, – оправившись от испуга, пригласила она незнакомца.
Перешагнув порог, Юрий Фёдорович остановился и, стараясь придать голосу торжественности, произнёс:
- Здравствуйте!
- Вы, наверно, насчёт платы за электричество? – спросила она. – Вам лучше с мужем поговорить. Он скоро придёт.
- Нет, я по другому вопросу, – дрогнувшим голосом сказал Юрий Фёдорович. И добавил: – Мне бы с вами … потолковать.
- Со мной? Ну, проходите. Вот сюда.
Она провела его на кухню и указала на почерневшую от времени табуретку. Сама осталась по другую сторону стола. Он поднял глаза. Перед ним стояла незнакомая женщина. И только когда она повернула голову к окну, он узнал профиль. Да, это она. Но волосы на её голове совсем не те, каштановые, пышные с завитушками, а седые, жидковатые, приглаженные, и на затылке собранные в пучок. От носа к уголкам губ протянулись глубокие складки. И губы словно срослись между собой, стянутые морщинками. Если бы он и она случайно повстречались на улице, он прошёл бы мимо, не узнав. На ней был мятый, не свежий ситцевый халат в мелкий цветочек. Халат не скрывал некую угловатость фигуры, не свойственную той, прежней Любе. Она вопросительно посмотрела на пришедшего. Он с трудом заставил себя улыбнуться и спросил:
– Как вы считаете, мы с вами знакомы?
Она тоже улыбнулась. Виновато.
- Нет…
- Хорошо, – сказал он, – а если так.
Он достал из сумки свёрнутый из листа бумаги кулёк и вытряхнул из него на стол несколько конфет. Одну протянул ей. Она взяла и, помедлив, спросила:
- И что это значит?
- Посмотрите, как конфета называется, – предложил он. Она прочитала:
- «Коровка».
- Вам это ничего не напоминает?
- Нет. Конфета, как конфета.
- Когда-то, давным-давно, – начал Юрий Фёдорович, глядя прямо в глаза женщине, – в одном городе заболел знакомый вам парень. Вы навестили его и угостили конфетами «Коровка».
- Извините, я за собой такого не помню.
- Да, – с досадой произнёс он, коротко взглянув в окно, рядом с которым сидел. Извлёк из сумки портативный магнитофон.
- Где у вас тут розетка? А, вот она.
Он включил магнитофон и сказал:
- Что ж вы стоите? Присаживайтесь, пожалуйста.
Она чуть подвинула обшарпанную табуретку и села. В этот момент раздались энергичные звуки эстрадного оркестра, и вскоре к нему подключился голос певца:
Помнишь, как на Масляной в Москве
В былые дни пекли блины.
Блинный дух царил на всей земле,
Все от блинов были пьяны.
Ты хозяйкой милою была,
И блины мне вкусные пекла.
Дуня, люблю твои блины…
Юрий Фёдорович смотрел в лицо женщине, надеясь уловить момент просветления в её памяти. Но оно оставалось бесстрастным. Когда песня закончилась, он спросил:
- Это вам тоже ничего не напоминает?
- Кажется, я где-то слышала эту песню, но не помню, когда и где. А почему вы задаёте эти вопросы? Вы кто? Наверно, следователь? Мы ничего такого не натворили…
Он пристально посмотрел в её глаза и ответил:
- Я – Юра. Юрий Фёдорович Поветкин. А песню эту мы слушали вместе с вами у вас в общежитии восьмого марта. – Он назвал год.
- Поветкин? Юрий Фёдорович? То-то я смотрю, лицо вроде как знакомое. Думаю, где-то я этого мужика видела. – Она сокрушённо покачала головой.
В этот момент открылась дверь, и в дом вошёл мужик. На нём были кирзовые сапоги, заляпанные грязью и со слегка загнутыми носами. Они были явно велики ему, сам-то он был небольшого роста. Сапоги, похоже, со времени покупки ни разу не мылись и не чистились. На плечах его болтался чёрный запятнанный бушлат, тоже не его размера. Волосы на голове седые, всклокоченные, кажется, совсем не знающие расчёски, заросшее седой щетиной лицо.
- Мой муж, – сказала она и обратилась к мужику: – Миш, к нам, вот, мой земляк зашёл. Мы с ним с одного посёлка.
Миша уставился на Юрия Фёдоровича и недобро молчал.
- Чего ты там торчишь, – сказала она, обращаясь к мужу, – проходи.
Он неуверенно подошёл к столу. Юрий Фёдорович подвинул к нему табуретку и сказал:
- Меня зовут Юрий Фёдорович. – И, обратившись к хозяйке, предложил:
–Давайте выпьем за встречу.
Муж с женой встревожено переглянулись. Гость заметил их замешательство. Он поспешно извлёк из своей сумки бутылку шампанского и обратился к хозяйке:
- Стаканы у вас найдутся?
Она поднялась и, открыв небольшой шкафчик, поставила на стол три гранёных стакана. Их покрывал какой-то серый налёт. Так бывает, когда стекло не моют, а только ополаскивают.
Миша выпил залпом и тыльной стороной потрескавшейся ладони вытер губы. Хозяйка подержала стакан и поставила на стол. Юрий Фёдорович поднял стакан.
- За встречу! – и слегка пригубил.
Он ждал, что она его о чём-нибудь спросит. Ну, например: где живёт, кем работает, женат ли, сколько у него детей. Но она, молча, смотрела на мужа, а Миша не отрывал напряжённого взгляда от недопитой бутылки. Юрий Фёдорович, медля, положил магнитофон в сумку и поднялся с табуретки.
- Ну, мне пора. Здоровья вам… Люба.
Из машины заметил, что Люба стоит в тёмном дверном проёме и бесстрастно смотрит поверх дощатого полусгнившего забора на автомобиль, отъезжающий задним ходом, как из тупика.
------------------------------
Август 2015г.