Невосполнимая утрата
Евдокия Васильевна АНИСИМОВА:
ТЕБЕ НАШИ СЕРДЦА, НАША ЖИЗНЬ
«Я вновь возвращаюсь памятью к тем далеким дням, когда судьба свела меня с «Алтайской правдой». ... Шло профсоюзное собрание. Отчет «О проделанной работе» держал Николай Александрович Благовидов. В мягких кожаных креслах у редакторского стола сидели секретарь партийной организации Семен Обухов и председатель крайкома профсоюза Василий Марьин. О Василии Дмитриевиче надо сказать особо. Выходец из стен редакции, он тяготел к родному коллективу и принимал близко к сердцу все происходящее здесь. Сейчас он сидел на почетном месте и благодушно кивал в такт словам докладчика. Все остальные явно скучали и даже не делали вида, что слушают доклад. Оживились лишь в момент, когда приступили к выборам месткома и его председателя. И вдруг неожиданно для себя я услышала свою фамилию. Неожиданно потому, что мой стаж в «Алтайке» исчислялся к тому времени всего несколькими месяцами. Потом догадалась: на новенького! Ну, братцы, воспользовались! Но у меня был сильный аргумент для самоотвода: я даже не член профсоюза. Короткая тишина. И вдруг радостный голос Андрея Семенова: – А мы сейчас примем! Дружный галдеж дал мне знать, что моя карта бита. Василий Дмитриевич глубокомысленно попыхтел трубкой и изрек: – В уставе профсоюза... нет ограничений ... для стажа выборных лиц. Так я стала председателем. Признаюсь честно, этот принцип был использован мною при первой же возможности. На сей раз «новеньким» оказался Геннадий Осипов, выпускник Уральского университета. В этот предцелинный год к нам прибыла большая группа дипломированных журналистов из Москвы, Ленинграда, Свердловска. Было бы грешно не воспользоваться таким случаем для укрепления профсоюзных рядов. Гена принялся за дело с молодецким рвением. В его характере удачно сочетались творческие наклонности и доходящая порой до педантизма любовь к порядку. Именно это качество сделало его жертвой веселого розыгрыша, который учинили с ним коллеги. Расскажу подробнее. Собирая спортивный инвентарь, принадлежащий профсоюзу, новый предместкома обнаружил недостачу пары лыж. Выяснилось, что они остались у бывшего главбуха издательства Михельсона, временно отбывшего в Москву. Цена им невелика. Но надо было плохо знать Гену, чтобы не догадаться: он не оставит дела на полдороге. В Москву пошло письмо. Через пару недель в сельхозотделе на рабочем столе Геннадия Ильича лежало ответное письмо. С московским штемпелем. Сам Гена в этот момент был в командировке, и друзья, не торопясь, проделали с конвертом небольшую экзекуцию. Осторожно вскрыв конверт (служебное же!), вынули ответ Михельсона, а вместо него вложили лист бумаги, на котором была красочно нарисована фига, а над нею парила пара лыж. Наводя порядок на столе, Гена наткнулся на письмо. Вскрыл. И к удовольствию присутствующих разразился гневной тирадой... В тот же день он сочинил донесение в партком Высшей партийной школы, где Михельсон временно состоял на учете. Пусть знают там настоящее лицо этого коммуниста! Шутка зашла далеко. Пришлось открыть правду. Мы все были очень довольны – Гена, мастер розыгрыша других, сам легко «купился» на первую же уловку. Наличие молодежи оживило жизнь коллектива. Возникали симпатии, крутились служебные романы. Холостых старались переженить. Так, Эдик Иодковский присмотрел у нас и увез с собой красавицу и умницу Тамару Громову. Особую заботу проявляли мы о Гене Осипове. Он оставался единственным женихом в нашем большом коллективе. И упорно не поддавался нашим усилиям. И вот однажды... Да, это был замечательный день: Гена представил нам свою невесту. И пригласил пожаловать к нему вечером по случаю бракосочетания. Невесту нашел без нашего участия, но мы все равно были за него рады. Вечером с огромным коробом свадебных подарков редакция оказалась перед закрытой дверью Гениной комнаты. Ждем. Через полчаса выходит соседка Гены по квартире и без слов вручает нам огромный конверт... Да, это был реванш! В конверте на белом ватмане красовалась огромная фига. И над нею в облаках два сплетенных обручальных кольца. Несколько лет кряду нашим профсоюзным «вождем» была Лариса Паршукова. Легкая на подъем, импульсивная и добрейшая по натуре, она заботилась о детсадах и пионерских лагерях для наших детей. Бесстрашно кидалась в бой, защищая провинившихся товарищей. Дольше всех, пожалуй, занимала этот пост Надя Прохорова. Ее заботами перед каждым праздником имели возможность «oтовариться» мясом, вином, маслом, конфетами, - словом, чего не было в магазинах. Ценя ту заботу, коллектив дружно голосовал за Надю на выборах. А в нашей стенной газете «Журналист» из номера в номер шла постоянная рубрика «Из личной жизни председателя МК». И каждый раз ее украшал прекрасный портрет Haдeжды Васильевны. В мою задачу не входит анализ того, за что мы боролись, что пропагандировали, за что агитировали. Хочу только фрагментарно выделить некоторые эпизоды нашей жизни, оставившие в памяти свой след. В начале пятидесятых отделом информации руководил Григорий Раппопорт. Остроумный, эрудированный человек, он держал в своей памяти множество событий, имен и дат. При случае с явным удовольствием мог порассуждать о литературе. При всем этом Григорий Павлович был феноменально ленив. В газете в то время существовали лишь две информационные рубрики: «По нашему краю» и «У наших соседей». Поочередно, раз в неделю, появлялись они где-нибудь на отшибе третьей полосы. Но однажды Григорий Павлович разразился фельетоном. Речь в нем шла о таком необычном гастролере: в местном театре демонстрировал свое умение силач из Казахстана по фамилии Бедило. С ним в паре выступала женщина – «Львиная челюсть», поражавшая зрителей тем, что могла держать в зубах на весу груз в десятки килограммов. Тот Бедило как-то перед очередным выступлением подошел к пивному ларьку, что на Социалистическом проспекте (кстати, ларек этот был хорошо знаком нашим сотрудникам), и потребовал пива. – Пива нет, – ответила продавщица. Бедило не отступал. Завязался громкий разговор. Разгневанный гастролер уперся плечом в угол ларька и ... перевернул его вверх тормашками. Фельетон получился смешной, и на следующее утро Бедило пришел к редактору выяснять отношения. Пока редактор объяснялся с возмущенным «артистом», из-под пера Алексея Сотникова вышли следующие строки: – Разъяренное Бедило По редакции ходило, Угрожая силу спорта Обратить на Раппопорта. А за ним, страшней шакала, Челюсть львиная шагала... Строгий, побледневший Григорий Павлович молча ожидал встречи со своим «героем». В те времена каждый номер газеты открывался передовицей. Чаще всего это были передовые на сельскохозяйственную, партийную, промышленную тему. Отдел информации ежегодно выступал с дежурным «флагом» ко Дню физкультурника. А ко Дню медицинского работника традиционным автором передовой был сотрудник секретариата Борис Шапиро. Это было событием. Борис Моисеевич запирался на 2-3 дня в своем кабинете и «творил». Его никто не мог упрекнуть в легковесном подходе к теме. Он, можно сказать, священнодействовал, перетряхивая цифры статистической отчетности, анализируя письма трудящихся с мест. Борис Моисеевич был постоянным предметом розыгрышей, эпиграмм и шуток. Быть может, так сводили с ним свои счеты литрабы за не всегда корректную правку материалов, а может, просто потому, что милейший Борис Моисеевич не помнил зла. Нужен ли врач, нужно ли лекарство, билет на самолет или поезд - он никому не отказывал в помощи, хлопотал за каждого. А мы, неблагодарные, составляли «Противошапирные планы заговора», создавали общество «под названием шапиризада» (это слова из популярной у нас тогда песни, сочиненной все тем же Геной Осиповым). А между тем мало кто знал, что наш вечно во всем сомневающийся Борис Моисеевич имел, можно сказать, героическую биографию. В юности по комсомольской путевке он строил Комсомольск-на-Амуре. Потом освоил полиграфическое дело. В войну заведовал фронтовой типографией. Можно только представить себе условия, в которых выходил каждый номер газеты! Наш скромный, глубоко штатский Борис Моисеевич Шапиро имел боевые ордена и медали. В более поздние, семидесятые годы центром притяжения был Ваня Березюк. Он не умел красно говорить, был застенчив и предпочитал держаться в тени. Потеряв в войну родителей, он воспитывался в детском доме, и отсюда некая закомплексованность в житейских делах, отсюда и его обостренное ощущение лжи и неправды. В наших спорах он был хорошим оселком в поисках истины. Ваня был талантлив. И хоть по образованию он оказался далеко от избранного дела, но журналист был отличный. На розыгрыши реагировал без обид, спокойно. Помню такой случай. Редколлегия наградила Ивана Ивановича экскурсионной путевкой в село Шушенское, в места ссылки Ильича. В память этой поездки друзья присвоили Ивану Ивановичу по его возвращении имя «Березюк-зело-Шушенский». По этому случаю был приглашен наш фотокор Женя Шлей. Ивана усадили под портретом одного из вождей (тогда они были единственным украшением наших кабинетов) и сделали на его фоне портрет нашего передовика. Радуясь встрече, мы все улыбались. Ваня тоже широко улыбался. С этой улыбкой он отлично смотрелся на фоне большого портрета Березюка-зело-Шушенского. Ибо вместо вождя предварительно был вставлен портрет самого Ивана. До сих пор не знаю, заметил ли Иван проделку друзей. Допускаю мысль, что он со своей хохлацкой хитрецой сам разыграл нас, наслаждаясь нашими усилиями не выдать задуманное до срока. Много лет с нами была наша стенографистка Антонина Петровна Лукьянченко. Ветераны редакции хорошо помнят, как уже само ее присутствие заставляло подтягиваться, помнить не только о правилах грамматики, но и о манерах. Антонина Петровна родилась в семье лесничего. Еще до революции окончила Томскую женскую гимназию, была одной из лучших стенографисток Сибири. В нашей редакции она появилась в 37-м или 38-м году. Всю войну без единой ошибки шли в газету сводки Совинформбюро, принятые ею по радио в ночные часы. А днем, как всегда, она была в своей конторке, рядом с редакторским кабинетом. Наши собкоры уважали ее. Нет, они, пожалуй, побаивались ее, зная, что никакая халтура здесь не пройдет. В лучшем случае, она давала возможность поработать над материалом. И назначала срок нового вызова. Да, в ней что-то было от классной дамы: всегда в наглаженной шелковой блузке, заколотой у горла старинной брошью, с безупречным маникюром и тщательно причесанным жиденьким перманентом, она внушала то самое почтение, о котором за долгие годы наши люди умели позабыть. Говорят, судьба дарует женщине либо ум, либо красоту. Клавдии Антоновне Пойловой она дала все, добавив еще доброту и бесконечное обаяние. Перед таким «набором» не мог устоять ни один начальник. В значительной степени ее заботами решались многие наши житейские проблемы, главным образом - квартирные. Она «пробивала» финансирование стройки редакционного корпуса, обновление полиграфической базы. Конечно, все это делалось ею по должности директора издательства и типографии. Но ведь бывают разные директора... Это тот самый редкий случай, когда власть не испортила человека. От ученицы наборщика до директора - таков ее послужной список. И что самое главное, занимая столь высокую должность, она, как говорится, не нажила палат каменных, живет, как и многие пенсионеры, испытывая все остальные прелести переходного периода.
ТЕБЕ НАШИ СЕРДЦА, НАША ЖИЗНЬ
«Я вновь возвращаюсь памятью к тем далеким дням, когда судьба свела меня с «Алтайской правдой». ... Шло профсоюзное собрание. Отчет «О проделанной работе» держал Николай Александрович Благовидов. В мягких кожаных креслах у редакторского стола сидели секретарь партийной организации Семен Обухов и председатель крайкома профсоюза Василий Марьин. О Василии Дмитриевиче надо сказать особо. Выходец из стен редакции, он тяготел к родному коллективу и принимал близко к сердцу все происходящее здесь. Сейчас он сидел на почетном месте и благодушно кивал в такт словам докладчика. Все остальные явно скучали и даже не делали вида, что слушают доклад. Оживились лишь в момент, когда приступили к выборам месткома и его председателя. И вдруг неожиданно для себя я услышала свою фамилию. Неожиданно потому, что мой стаж в «Алтайке» исчислялся к тому времени всего несколькими месяцами. Потом догадалась: на новенького! Ну, братцы, воспользовались! Но у меня был сильный аргумент для самоотвода: я даже не член профсоюза. Короткая тишина. И вдруг радостный голос Андрея Семенова: – А мы сейчас примем! Дружный галдеж дал мне знать, что моя карта бита. Василий Дмитриевич глубокомысленно попыхтел трубкой и изрек: – В уставе профсоюза... нет ограничений ... для стажа выборных лиц. Так я стала председателем. Признаюсь честно, этот принцип был использован мною при первой же возможности. На сей раз «новеньким» оказался Геннадий Осипов, выпускник Уральского университета. В этот предцелинный год к нам прибыла большая группа дипломированных журналистов из Москвы, Ленинграда, Свердловска. Было бы грешно не воспользоваться таким случаем для укрепления профсоюзных рядов. Гена принялся за дело с молодецким рвением. В его характере удачно сочетались творческие наклонности и доходящая порой до педантизма любовь к порядку. Именно это качество сделало его жертвой веселого розыгрыша, который учинили с ним коллеги. Расскажу подробнее. Собирая спортивный инвентарь, принадлежащий профсоюзу, новый предместкома обнаружил недостачу пары лыж. Выяснилось, что они остались у бывшего главбуха издательства Михельсона, временно отбывшего в Москву. Цена им невелика. Но надо было плохо знать Гену, чтобы не догадаться: он не оставит дела на полдороге. В Москву пошло письмо. Через пару недель в сельхозотделе на рабочем столе Геннадия Ильича лежало ответное письмо. С московским штемпелем. Сам Гена в этот момент был в командировке, и друзья, не торопясь, проделали с конвертом небольшую экзекуцию. Осторожно вскрыв конверт (служебное же!), вынули ответ Михельсона, а вместо него вложили лист бумаги, на котором была красочно нарисована фига, а над нею парила пара лыж. Наводя порядок на столе, Гена наткнулся на письмо. Вскрыл. И к удовольствию присутствующих разразился гневной тирадой... В тот же день он сочинил донесение в партком Высшей партийной школы, где Михельсон временно состоял на учете. Пусть знают там настоящее лицо этого коммуниста! Шутка зашла далеко. Пришлось открыть правду. Мы все были очень довольны – Гена, мастер розыгрыша других, сам легко «купился» на первую же уловку. Наличие молодежи оживило жизнь коллектива. Возникали симпатии, крутились служебные романы. Холостых старались переженить. Так, Эдик Иодковский присмотрел у нас и увез с собой красавицу и умницу Тамару Громову. Особую заботу проявляли мы о Гене Осипове. Он оставался единственным женихом в нашем большом коллективе. И упорно не поддавался нашим усилиям. И вот однажды... Да, это был замечательный день: Гена представил нам свою невесту. И пригласил пожаловать к нему вечером по случаю бракосочетания. Невесту нашел без нашего участия, но мы все равно были за него рады. Вечером с огромным коробом свадебных подарков редакция оказалась перед закрытой дверью Гениной комнаты. Ждем. Через полчаса выходит соседка Гены по квартире и без слов вручает нам огромный конверт... Да, это был реванш! В конверте на белом ватмане красовалась огромная фига. И над нею в облаках два сплетенных обручальных кольца. Несколько лет кряду нашим профсоюзным «вождем» была Лариса Паршукова. Легкая на подъем, импульсивная и добрейшая по натуре, она заботилась о детсадах и пионерских лагерях для наших детей. Бесстрашно кидалась в бой, защищая провинившихся товарищей. Дольше всех, пожалуй, занимала этот пост Надя Прохорова. Ее заботами перед каждым праздником имели возможность «oтовариться» мясом, вином, маслом, конфетами, - словом, чего не было в магазинах. Ценя ту заботу, коллектив дружно голосовал за Надю на выборах. А в нашей стенной газете «Журналист» из номера в номер шла постоянная рубрика «Из личной жизни председателя МК». И каждый раз ее украшал прекрасный портрет Haдeжды Васильевны. В мою задачу не входит анализ того, за что мы боролись, что пропагандировали, за что агитировали. Хочу только фрагментарно выделить некоторые эпизоды нашей жизни, оставившие в памяти свой след. В начале пятидесятых отделом информации руководил Григорий Раппопорт. Остроумный, эрудированный человек, он держал в своей памяти множество событий, имен и дат. При случае с явным удовольствием мог порассуждать о литературе. При всем этом Григорий Павлович был феноменально ленив. В газете в то время существовали лишь две информационные рубрики: «По нашему краю» и «У наших соседей». Поочередно, раз в неделю, появлялись они где-нибудь на отшибе третьей полосы. Но однажды Григорий Павлович разразился фельетоном. Речь в нем шла о таком необычном гастролере: в местном театре демонстрировал свое умение силач из Казахстана по фамилии Бедило. С ним в паре выступала женщина – «Львиная челюсть», поражавшая зрителей тем, что могла держать в зубах на весу груз в десятки килограммов. Тот Бедило как-то перед очередным выступлением подошел к пивному ларьку, что на Социалистическом проспекте (кстати, ларек этот был хорошо знаком нашим сотрудникам), и потребовал пива. – Пива нет, – ответила продавщица. Бедило не отступал. Завязался громкий разговор. Разгневанный гастролер уперся плечом в угол ларька и ... перевернул его вверх тормашками. Фельетон получился смешной, и на следующее утро Бедило пришел к редактору выяснять отношения. Пока редактор объяснялся с возмущенным «артистом», из-под пера Алексея Сотникова вышли следующие строки: – Разъяренное Бедило По редакции ходило, Угрожая силу спорта Обратить на Раппопорта. А за ним, страшней шакала, Челюсть львиная шагала... Строгий, побледневший Григорий Павлович молча ожидал встречи со своим «героем». В те времена каждый номер газеты открывался передовицей. Чаще всего это были передовые на сельскохозяйственную, партийную, промышленную тему. Отдел информации ежегодно выступал с дежурным «флагом» ко Дню физкультурника. А ко Дню медицинского работника традиционным автором передовой был сотрудник секретариата Борис Шапиро. Это было событием. Борис Моисеевич запирался на 2-3 дня в своем кабинете и «творил». Его никто не мог упрекнуть в легковесном подходе к теме. Он, можно сказать, священнодействовал, перетряхивая цифры статистической отчетности, анализируя письма трудящихся с мест. Борис Моисеевич был постоянным предметом розыгрышей, эпиграмм и шуток. Быть может, так сводили с ним свои счеты литрабы за не всегда корректную правку материалов, а может, просто потому, что милейший Борис Моисеевич не помнил зла. Нужен ли врач, нужно ли лекарство, билет на самолет или поезд - он никому не отказывал в помощи, хлопотал за каждого. А мы, неблагодарные, составляли «Противошапирные планы заговора», создавали общество «под названием шапиризада» (это слова из популярной у нас тогда песни, сочиненной все тем же Геной Осиповым). А между тем мало кто знал, что наш вечно во всем сомневающийся Борис Моисеевич имел, можно сказать, героическую биографию. В юности по комсомольской путевке он строил Комсомольск-на-Амуре. Потом освоил полиграфическое дело. В войну заведовал фронтовой типографией. Можно только представить себе условия, в которых выходил каждый номер газеты! Наш скромный, глубоко штатский Борис Моисеевич Шапиро имел боевые ордена и медали. В более поздние, семидесятые годы центром притяжения был Ваня Березюк. Он не умел красно говорить, был застенчив и предпочитал держаться в тени. Потеряв в войну родителей, он воспитывался в детском доме, и отсюда некая закомплексованность в житейских делах, отсюда и его обостренное ощущение лжи и неправды. В наших спорах он был хорошим оселком в поисках истины. Ваня был талантлив. И хоть по образованию он оказался далеко от избранного дела, но журналист был отличный. На розыгрыши реагировал без обид, спокойно. Помню такой случай. Редколлегия наградила Ивана Ивановича экскурсионной путевкой в село Шушенское, в места ссылки Ильича. В память этой поездки друзья присвоили Ивану Ивановичу по его возвращении имя «Березюк-зело-Шушенский». По этому случаю был приглашен наш фотокор Женя Шлей. Ивана усадили под портретом одного из вождей (тогда они были единственным украшением наших кабинетов) и сделали на его фоне портрет нашего передовика. Радуясь встрече, мы все улыбались. Ваня тоже широко улыбался. С этой улыбкой он отлично смотрелся на фоне большого портрета Березюка-зело-Шушенского. Ибо вместо вождя предварительно был вставлен портрет самого Ивана. До сих пор не знаю, заметил ли Иван проделку друзей. Допускаю мысль, что он со своей хохлацкой хитрецой сам разыграл нас, наслаждаясь нашими усилиями не выдать задуманное до срока. Много лет с нами была наша стенографистка Антонина Петровна Лукьянченко. Ветераны редакции хорошо помнят, как уже само ее присутствие заставляло подтягиваться, помнить не только о правилах грамматики, но и о манерах. Антонина Петровна родилась в семье лесничего. Еще до революции окончила Томскую женскую гимназию, была одной из лучших стенографисток Сибири. В нашей редакции она появилась в 37-м или 38-м году. Всю войну без единой ошибки шли в газету сводки Совинформбюро, принятые ею по радио в ночные часы. А днем, как всегда, она была в своей конторке, рядом с редакторским кабинетом. Наши собкоры уважали ее. Нет, они, пожалуй, побаивались ее, зная, что никакая халтура здесь не пройдет. В лучшем случае, она давала возможность поработать над материалом. И назначала срок нового вызова. Да, в ней что-то было от классной дамы: всегда в наглаженной шелковой блузке, заколотой у горла старинной брошью, с безупречным маникюром и тщательно причесанным жиденьким перманентом, она внушала то самое почтение, о котором за долгие годы наши люди умели позабыть. Говорят, судьба дарует женщине либо ум, либо красоту. Клавдии Антоновне Пойловой она дала все, добавив еще доброту и бесконечное обаяние. Перед таким «набором» не мог устоять ни один начальник. В значительной степени ее заботами решались многие наши житейские проблемы, главным образом - квартирные. Она «пробивала» финансирование стройки редакционного корпуса, обновление полиграфической базы. Конечно, все это делалось ею по должности директора издательства и типографии. Но ведь бывают разные директора... Это тот самый редкий случай, когда власть не испортила человека. От ученицы наборщика до директора - таков ее послужной список. И что самое главное, занимая столь высокую должность, она, как говорится, не нажила палат каменных, живет, как и многие пенсионеры, испытывая все остальные прелести переходного периода.