Счастье не по стандартной схеме (Шартнер)
Наша Валюша
О Валентине Шартнер, тогда еще школьнице, район узнал благодаря местной газете, на страницах которой были опубликованы ее первые стихи, шел краевой конкурс «Золотое перышко», организованный специально для тех, кто мечтает поступить на журфак Алтайского государственного университета. И для Вали эта мечта сбылась, в том числе, и благодаря данному проекту. «Наша Валюша» - так ее называли местные поэтессы со стажем, сразу принявшие молодую девчонку в свои творческие ряды. Радушно встретили Валентину на практике и журналисты газеты «Новое время». А потом, пути разошлись, чтобы вскоре опять сойтись.
После сокращения штата в городской газете «Яровские новости», Валентина вернулась в родной район, а вскоре и в нашу газету, как только там появилась вакансия журналиста. Мы знали, что работа молодому специалисту очень нужна, а она как воздух была нужна нам – выпускник журфака на селе большая редкость. Так началось наше сотрудничество, или даже сотворчество в родной газете, в небольшом коллективе, в котором каждый как на ладони. Валентина приятно удивляла нас не только своими глубокими статьями, но и серьезными поступками.
Как-то незаметно все материалы православной тематики мы отдали в ее надежные руки, ибо в этой теме она оказалась сведущей и близкой читателю. Сколько раз мы принимали благодарности за ее духовные и душевные материалы от жителей района, не сосчитать. Из этой темы выросли три больших грантовых проекта: «Тропинка к храму», «Соседний храм» и «Святое строительство», которые редакция реализует на средства гранта «Православная инициатива».
На глазах редакции случилось и очередное пополнение в семье Валентины – еще два малыша из детского дома обрели наконец-то и защиту, и опору в ее лице. Наша коллега теперь – многодетная мама со всеми вытекающими в виде бессонных ночей, череды родительских собраний, путешествий по врачам, и, конечно же, никогда не заканчивающейся журналисткой работы. И вот случай дал нам возможность поговорить обо всем сразу – и о детях, и о стихах, и о духовном росте и душевных переживаниях, о том, как в обществе относятся к приемным семьям и инвалидам, и о выбранной когда-то профессии журналиста, конечно.
Саша, Уля и Оля
О Валиных детях мы знаем не так много, кроме того, что у Оли проблемы со здоровьем, Саша ездит на занятия в музыкальную школу, в райцентр, а Уля активно участвует в художественной самодеятельности села. Валентина из тех мам, кто скромно умалчивает об успехах малышей и не слишком распространяется о собственных проблемах. Поэтому, первым делом, прошу: «Расскажи о ребятах, какие они?»
- Когда у меня появились погодки Саша и Уля, за их плечами уже был определенный жизненный опыт, причем негативный. Саша… - Валентина на секунду задумывается, - он противоречивый. Он умный, любознательный, очень внимательный и добрый, но может и полезть в драку – даже из благих побуждений, заступаясь за младших. Сразу чувствовалось, что ему очень нужна семья. Саше уже 9, и для него крайне важно, чтобы и общество признало – у него теперь есть самая настоящая семья, в которой все под одной фамилией. Вместе мы пытаемся преодолеть ряд трудностей, которые возникают в школе, в том числе и потому, что общество еще не готово ставить знак равенства между детьми, воспитывающимися в обычных семьях, и в приемных. Сохранить факт усыновления на селе фактически невозможно, и это становится предметом обсуждения не только взрослых, но и, к сожалению, детей. Саша рад, что теперь у него такая же фамилия, как и у меня. Рассказал об этом сверстникам, но те его радость не разделили. Пришел домой расстроенный, мол, ребята мне не верят, говорят, что фамилию можно сменить только в18 лет, и то, если выходишь замуж. Ну откуда такие мысли у маленьких ребятишек?
Дети употребляют выражения родителей, которые слышат дома. Откуда обычные школьники могут знать разницу между понятиями приемный, опекаемый, усыновленный ребенок? Это информация идет от родителей. К сожалению, многие считают, что их собственные дети – лучше приемных. Люди даже не всегда понимают, какие права государство предоставляет приемным семьям, многодетным семьям, семьям с детьми-инвалидами. Например, было сложно объяснить родителям детсадовцев, что закон позволяет мне водить детей в детский сад бесплатно. Деньги за моих детей перечислял район, и, когда возникали задержки с оплатой, родители не раз напоминали мне на собраниях, что якобы кормят моих детей за свой счет. В какой-то степени, такое предвзятое отношение со стороны общества очень мешает. Правда, как говорит психолог, у которого мы консультируемся, проблема эта среди таких семей весьма распространенная.
Саша посещает музыкальную школу, спортивную секцию, любит что-нибудь мастерить и изобретать. Из сломанных приборов выкручивает себе разные моторчики, соединяет их в какие-то цепи с батарейками – получает то вентиляторы, то лампочки у него загораются, то самолетики взлетают. Уже может починить элементарные электроприборы, велосипеды, и всегда крутится возле деда, поближе к технике.
Если говорить об Ульяне, то она до сих пор живет под защитой брата Саши, и частенько пользуется этим. Саше иногда достается за Ульяну. И мне приходится разбираться в деталях этих «хитросплетений». Уля очень характерная, будет стоять на своем, чего бы ей этого не стоило. В то же время любит делать все то же, что другие, повторять чужие действия и поступки. Поэтому постоянно работаем над формированием ее собственных личностных качеств. А вот то, чего у нее не отнять, так это хозяйственность. Если бабушка чистит картошку, Уля уже тут, если мы печем пироги, то и она вместе с нами. Если надо убирать комнату – она первая. Работать ей нравится. Меня удивило, что, когда ей было всего пять лет, она уже без труда отличала малюсенькие ростки свеклы, моркови от сорной травы, ей можно было легко доверить любую грядку на огороде.
Оля… Тут все очень сложно. Сложно для всех. В детский сад она пошла уже со статусом инвалида. И этот ее статус был воспринят в штыки. Я видела в глазах воспитателей одновременно и неуверенность, и нежелание работать с таким ребенком. Она проходила в детский сад лишь неделю, а там собрали экстренное собрание, все шло к тому, чтобы я хлопнула дверью и забрала ребенка, сняв, таким образом, все проблемы сразу. Но я твердо сказала тогда: «Это не срок - неделя. Ребенок ходить в детский сад будет, к ней надо просто привыкнуть и захотеть найти подход». Педагоги не были готовы к тому, чтобы искать какие-то особенные подходы. Но, прошло время, и воспитатели поняли, контакт есть. И сегодня они даже гордятся ее успехами.
Ее заболевание до сих пор не попадает ни под один классический диагноз. Когда в три месяца мы впервые привезли ее в больницу, детский врач сказала – это вообще «букет» непонятно чего. До двух лет она не ходила. Поставили диагноз ДЦП, но моя девочка пошла после первого курса массажа, а ведь это можно было сделать и раньше. Тот самый врач, которая назвала Ольгин диагноз «букетом», увидев ее идущую на своих ногах, удивилась: «Надо же, она еще и развивается?»
Разбивая стереотипы
- Валя, а когда ты брала детей из детского дома, ты знала об их диагнозах? Или это оказалось «сюрпризом»? И как вообще это происходит на самом деле? Большинство из нас думают, что будущая мама приходит в детский дом, где играют малыши, и вот один из них поднимает на нее глаза, и в этот момент они оба понимают, что вот она, то самая долгожданная встреча матери и ребенка.
- Удочерение и усыновление для меня разбили все существующие стереотипы о приемных детях. А потом все оставшиеся стереотипы разбили сами мои дети.
Многие ведь, действительно, думают, что ты приходишь в детский дом, тебе показывают детей, а ты выбираешь и принимаешь решение, кого же из них возьмешь. Ничего подобного. На самом деле будущим родителям выдают анкеты, на которых только фотографии детей, причем это могут быть давние фото, неудачные фото. В анкете ребенка идет перечисление диагнозов, в которых ты ничего не понимаешь. Ты видишь не ребенка, а бумаги, которые тебе ни о чем не говорят. Единственное, что ты точно можешь узнать из этих бумаг – это возраст и имя ребенка. Остановился на одном «варианте», тебе выдают разрешение на посещение ребенка. Увидеть бумаги и увидеть воочую – это совершенно разные вещи. Ждешь, что где-то что-то «ёкнет», не «ёкнуло» - снова к бумагам, потом – к ребенку. И это может длиться бесконечно. Больше всего меня угнетала эта ситуация выбора. Выбираешь ребенка словно котенка.
Приняв решение взять ребенка из детского дома, я была готова к тому, что он может быть нездоров. Я даже сразу решила для себя, что там и не может быть здоровых детей, что их родители могут быть психически нездоровыми личностями, ведь, согласитесь, разве нормальный человек откажется от своего ребенка, или у нормального родителя заберут ребенка, лишат его родительских прав? И потом, я подумала, что больной ребенок мог родиться и у меня самой. Поэтому, - какой достался, сути это не меняет. Тем более, если говорить об Оле, она продолжает разбивать все стереотипы про детей-инвалидов. Когда-то не верили, что она пойдет, а она научилась и бегать и на велосипеде «гонять». Когда-то не верили, что она будет нормально разговаривать, а она стихи рассказывает – и на русском, и на немецком – не каждый пятиклассник выучить сможет. Когда-то ее не хотели брать даже в детский сад, а сегодня она идет в школу. Заниматься будет по индивидуальной программе, но в школе уже знают, что у моего ребенка большой интерес к немецкому языку, и, что ей, возможно, даже математику будет легче учить на немецком языке. Нам повезло: наша учительница в прошлом преподавала немецкий язык.
Сегодня, когда Ольга легко читает и считает на немецком языке, мне даже не верится, что когда-то в ее карточке стояла категоричная абсурдная запись, сделанная логопедом, – полное отсутствие речи. В день, когда нам поставили такой ужасный диагноз, ребенок был измотан дорогой, врачами. Логопед задает ей вопросы, а Оля уже ничего не отвечает. Тогда врач начинает спрашивать меня, задает вопрос о произношении звуков. И тут я говорю, что произношение ей лучше дается на немецком языке, чем на русском. Логопед на меня недобро посмотрела и отчеканила: «Ребенок до пяти лет должен слышать только родную речь!». А я не нашлась ответить ничего другого, кроме как сказать: «Вообще-то, мы - немцы». Было видно, что логопеда эта фраза особенно задела. Следом мы пошли к психиатру, и это был единственный врач, который разрешил Ольге зайти со своей «пианинкой», разрешил ей не выключать игрушку, не убавлять в ней звук. «Пусть лучше играет, чем плачет», - пояснил врач. Дочка, увидев, что у нее никто ничего не забирает, успокоилась, поговорила и с психиатром, и со мной, попела песни. В этот момент психиатр открыл записи логопеда и говорит: «Странно, а логопед написал, что у девочки полное отсутствие речи». Стало понятно, что моя фраза о том, что ребенку лучше дается немецкая речь, сыграла против меня же самой. Поэтому родителям никогда не стоит забывать, что и врачи, и учителя, это тоже люди, и иногда их человеческое восприятие становится выше профессионального долга.
Мы ходим по врачам постоянно. Но первый психолог, который нас принимала, запомнилась. Она принимала платно, а мы шли в «бесплатной» категории, возможно, поэтому осмотр носил характер формальный и поверхностный. С ее вердиктом мы пришли к психотерапевту. Поначалу он смотрел в записи психолога больше, чем на Ольгу, все более убеждаясь в правоте мнения своей коллеги о нашем «безнадежном» случае. А потом вдруг Ольга взяла дудочку с нестандартными цветами кнопочек – розовыми, фиолетовыми, оранжевыми, и стала по порядку называть эти цвета (в возрасте, когда дети должны знать лишь черный, белый, синий, красный), а потом стала напевать песенку, причем не детскую, а взрослую. Психотерапевт удивился, но при этом сказал, что у девочки просто хорошая память, не более того.
А мы продолжали покупать нашей Оле музыкальные развивающие игрушки, к которым у нее был самый неподдельный интерес, с помощью этих многочисленных «пианинок», так мы их называли, и обучающих планшетов она без моей помощи выучила сначала русскую, а потом и немецкую азбуку, самостоятельно научилась читать на обоих языках. В свое время, мне даже пришлось накачать ей много немецких детских песенок, она их очень любит, слушает постоянно, смотрит мультфильмы на немецком языке и прекрасно понимает, о чем идет речь, поэтому, в ее случае, дело не просто в хорошей памяти.
Сначала были стихи
- Валентина, а в твоей копилке, есть ли стихи, посвященные детям, материнству? И еще такой вопрос, что все-таки было вперед – стихи или желание стать журналистом?
- На стихи, теперь, когда у меня трое детей, времени просто нет. Но совершенно точно у меня есть стихотворение, посвященное рыжей-рыжей девчонке, которая встретилась на моем пути в момент поиска ребенка, называется «Рыжий ангел». Тогда я думала, что я заберу именно ее, но так случается во время поиска, что этого конкретного ребенка уже передают кому-то другому. Позже родился еще один стих, посвященный радости материнства.
А что касается стихов и желания стать журналистом, то стихи, наверное, были все-таки раньше. Они помогали мне выкручиваться в школе в определенные моменты – я их писала вместо сочинений, в некоторых случаях, мне так было легче выразить свои мысли. И учитель воспринимал это на «ура», поначалу. А потом мне приходилось писать и стихи, и сочинения. Бывает, что и сегодня у меня рождаются строки. Но я не считаю это каким-то поэтическим творчеством, просто крик души. Они не всегда и не всем понятны, они больше философские и не каждый готов их воспринять. Больше пишу в стол. Слово журналистика прозвучало для меня от того же учителя русского языка и литературы, сочинения которому я писала в стихах. Я поняла классе в девятом, что лучше всего я могу именно писать. Когда я уже училась журналистике, то вспомнила, что очень давно, будучи школьницей начальных классов, занималась вот чем – мы с девчонками делали вырезки из журналов, собирали их, и я уже на плотной бумаге сама создавала свои «журналы», вклеивая туда те самые вырезки. То есть я уже тогда «верстала». И, когда мы начали проходить программу «пэйджмэйкер» в университете, я поняла, что когда-то давно, в детстве уже занималась чем-то подобным, проходила макетирование, так сказать самостоятельно. На конец учебы у меня пришелся кризис, о котором нас предупреждали, мол, в лучшем случае по выбранной специальности пойдут работать процентов 10 выпускников. Мне казалось тогда, что я ошиблась с выбором профессии. Я и сейчас считаю, что, может быть, у меня больше писательские способности, а не журналистские.
Не воспринимаю свой поступок как подвиг
- В нашей газете ты уже реализовала три проекта православной тематики. А как давно православие вошло в твою собственную жизнь? И что было первично - православие, а потом приемные дети, или это все происходило с тобой одновременно?
- К православию я пришла осознанно, в 20 лет, я тогда училась в Барнауле. Знаю, что многие воспринимают мой поступок по усыновлению детей как подвиг. На самом деле это не так, это моя личная человеческая потребность. Не у каждого человека жизнь на каком-то определенном этапе складывается по стандартным канонам личного счастья. А потребность в материнстве есть, как и у любой другой женщины. Это и был основной мотив усыновления. Впервые об этом я задумалась, когда лежала в больнице, а в палату привезли маленькую четырехлетнюю девочку, подвергшуюся жесткому насилию. Это было страшно, жутко. Тогда появилось острое желание помочь, защитить, уберечь.
И еще я полагаюсь на волю Божию и помощь родителей. Именно так получилось с моими вторыми детьми. Я планировала взять еще одного маленького ребенка, а мне предложили сразу двух детей, причем больших. Я посмотрела на их возраст и очень сильно засомневалась. Возраст много решает, на самом деле. Чем старше дети, тем сложнее преодолевать их накопившийся негативный опыт. Без поддержки моих родителей мне бы это никак не удалось.
- А как, кстати, родители восприняли твое желание усыновить ребят? Все-таки ты была совсем молодой, вся жизнь, как говорится – впереди, а тут взвалить на себя такой груз ответственности!
- Абсолютно спокойно. Мама меня сразу же поддержала, она сказала, что готова принять любых детей. И поддержать меня и в их воспитании, и в учебе в школе. И я приняла этих двух детей, как данность, тем более что Оля с Улей оказались одного возраста, с разницей всего в неделю, - как двойняшки. В какие-то моменты, конечно, бывает очень тяжело. Присутствует, не скрою, и неверие в свои силы. Но варианты, что детей можно куда-то там вернуть в нашей семье не допускаются, это однозначно, как бы трудно не было. И еще - нет никакой гарантии, что мои собственные дети могли бы быть другими. Ведь я и сама могла бы родить и инвалида, и трудного ребенка – разве такого не бывает в обычных семьях?
Дети – это раз, и навсегда
- А какой ты видишь свою семью через 10-15лет? После 18 каждый из детей пойдет своей дорогой, или это будет семья с твоими снохами-зятьями-внуками?
- Так далеко я не заглядываю еще. Но одно могу сказать совершенно точно. Это мои дети, и всегда были моими, и теперь это юридически закреплено. Конечно, у опекуна по исполнению подопечным 18 лет обязательства перед детьми формально могут прекратиться. Я же изначально рассматривала только усыновление детей, без вариантов. Кажется, что разницы нет – опекаешь или становишься родителем по закону, но для меня это, как брак без штампа в паспорте, когда где-то внутри сидит, что в случае чего легче разбежаться и никто никому не обязан. Неприемлемо это для меня, ни в плане брака, ни в плане детей – шаг это серьезный, окончательный и бесповоротный. Дети – это раз, и навсегда. Ведь, если ребенок провинился, у любой другой обычной матери не возникает тут же мысль сдать его в детдом. Но почему-то считается, что такая мысль (о возможности возврата или отказа) должна постоянно появляться у приемных родителей. Для меня это не понятно.
- А о чем ты мечтаешь в этой череде забот и проблем?
- Действительно, приходится существовать слишком приземленно, разгребая одну проблему за другой. Чтобы сказать, мечта, не знаю… Но желание есть, и оно уже начало реализовываться – нужно чаще вместе выезжать куда-то. В этом году мы ездили в Барнаул, ходили на качели-карусели, были у друзей, мои дети – их крестники, их дети – мои, хочется, чтобы они знали друг друга.
Елена Вольф,
редактор газеты «Новое время».
РЫЖИЙ АНГЕЛ
Золотая осенняя шуба
В тот момент уж почти облиняла.
Даже солнце светило грубо.
Даже грустно на сердце стало.
Как-то было немножко неловко:
Как щенка, выбирала дитя.
Будто страх, что подсунут перловку
Иль окажется горькой кутья.
В коридорах облезлые стены
Дополняли пейзаж хмурых дней.
На асфальте под окнами мелом -
Наивное счастье детей:
Домишко большой и корявый,
И мама стоит у дверей.
В руках – апельсин полувялый.
И ангел порхает над ней.
У ангела рябь на макушке,
Как круглое солнце, глаза,
А под глазами - веснушки
Смывает большая слеза.
Опять поднялась на смотрины,
Ассоциаций стыдясь.
Но как в магазине витрины.
И дети, как куклы. Резвясь,
Калечатся в бешеном танго
С израненной нежной душой...
И только один рыжий ангел
Испачкан мелОвой пыльцой.
Над лбом - из огня шевелюра,
И щёки, как решето
Для лучиков цвета пурпУра.
Как летнего неба пятно.
Улыбка до самого сердца,
А в глазках так много дождя.
Куда могли крылышки деться?
Кто их отобрал у тебя?
Я новые крылья приклею
Из пёрышек вечной любви.
Заботой своею согрею.
По жизни, мой ангел, лети
***
А счастье земное
на море похоже
из детских улыбок и слёз.
Как праведность – Ною,
нам выжить поможет
любви и надежды серьёз.
А счастье, наверно,
как звёзды вселенной,
в пушистых ресничках блестит.
И солнце светлее,
и солнце теплее
из глазок лучами глядит.
А счастья бездонье
на детской ладони –
весь мир, как резиновый мяч.
Всё в жизни ничтожно,
запутанно, сложно…
Лишь в детстве – вприпрыжку и вскачь.
А счастье земное
на небо похоже,
как искренне чисто дитя.
Святое. Смешное…
Ведь всё, что дороже,
младенец вмещает в себя.
***
А тело – вериги на пятках души,
Что постоянно к земле возвращают…
***
Очень непросто тот факт осознать,
Что надо стремиться любить и не ждать
Взаимного чувства и мысли в ответ.
В служении ближним – суть земных лет.
***
Не из того теста, да и не той крови.
Излишние жесты сердца не откроют.
Не то, что забыта, - сразу не принята.
И нет вины быта. Разные линии.
По параллелям. Касанье обманчиво.
Так, среди лета – солнечным зайчиком
Мелькнула в душе. И больше не светит.
И больше уже никто не заметит.
На той параллели следа не осталось.
Подумаешь, спелись - какая-то малость.
Спевались ли? Может, опять показалось.
Встречались... А в памяти это осталось?
Потухшие свечи греть не умеют.
Поникшие плечи. Кто тяжесть измерит?
Никто не заметит. Никто не узнает.
Не из того лепим. Так часто бывает...
О Валентине Шартнер, тогда еще школьнице, район узнал благодаря местной газете, на страницах которой были опубликованы ее первые стихи, шел краевой конкурс «Золотое перышко», организованный специально для тех, кто мечтает поступить на журфак Алтайского государственного университета. И для Вали эта мечта сбылась, в том числе, и благодаря данному проекту. «Наша Валюша» - так ее называли местные поэтессы со стажем, сразу принявшие молодую девчонку в свои творческие ряды. Радушно встретили Валентину на практике и журналисты газеты «Новое время». А потом, пути разошлись, чтобы вскоре опять сойтись.
После сокращения штата в городской газете «Яровские новости», Валентина вернулась в родной район, а вскоре и в нашу газету, как только там появилась вакансия журналиста. Мы знали, что работа молодому специалисту очень нужна, а она как воздух была нужна нам – выпускник журфака на селе большая редкость. Так началось наше сотрудничество, или даже сотворчество в родной газете, в небольшом коллективе, в котором каждый как на ладони. Валентина приятно удивляла нас не только своими глубокими статьями, но и серьезными поступками.
Как-то незаметно все материалы православной тематики мы отдали в ее надежные руки, ибо в этой теме она оказалась сведущей и близкой читателю. Сколько раз мы принимали благодарности за ее духовные и душевные материалы от жителей района, не сосчитать. Из этой темы выросли три больших грантовых проекта: «Тропинка к храму», «Соседний храм» и «Святое строительство», которые редакция реализует на средства гранта «Православная инициатива».
На глазах редакции случилось и очередное пополнение в семье Валентины – еще два малыша из детского дома обрели наконец-то и защиту, и опору в ее лице. Наша коллега теперь – многодетная мама со всеми вытекающими в виде бессонных ночей, череды родительских собраний, путешествий по врачам, и, конечно же, никогда не заканчивающейся журналисткой работы. И вот случай дал нам возможность поговорить обо всем сразу – и о детях, и о стихах, и о духовном росте и душевных переживаниях, о том, как в обществе относятся к приемным семьям и инвалидам, и о выбранной когда-то профессии журналиста, конечно.
Саша, Уля и Оля
О Валиных детях мы знаем не так много, кроме того, что у Оли проблемы со здоровьем, Саша ездит на занятия в музыкальную школу, в райцентр, а Уля активно участвует в художественной самодеятельности села. Валентина из тех мам, кто скромно умалчивает об успехах малышей и не слишком распространяется о собственных проблемах. Поэтому, первым делом, прошу: «Расскажи о ребятах, какие они?»
- Когда у меня появились погодки Саша и Уля, за их плечами уже был определенный жизненный опыт, причем негативный. Саша… - Валентина на секунду задумывается, - он противоречивый. Он умный, любознательный, очень внимательный и добрый, но может и полезть в драку – даже из благих побуждений, заступаясь за младших. Сразу чувствовалось, что ему очень нужна семья. Саше уже 9, и для него крайне важно, чтобы и общество признало – у него теперь есть самая настоящая семья, в которой все под одной фамилией. Вместе мы пытаемся преодолеть ряд трудностей, которые возникают в школе, в том числе и потому, что общество еще не готово ставить знак равенства между детьми, воспитывающимися в обычных семьях, и в приемных. Сохранить факт усыновления на селе фактически невозможно, и это становится предметом обсуждения не только взрослых, но и, к сожалению, детей. Саша рад, что теперь у него такая же фамилия, как и у меня. Рассказал об этом сверстникам, но те его радость не разделили. Пришел домой расстроенный, мол, ребята мне не верят, говорят, что фамилию можно сменить только в18 лет, и то, если выходишь замуж. Ну откуда такие мысли у маленьких ребятишек?
Дети употребляют выражения родителей, которые слышат дома. Откуда обычные школьники могут знать разницу между понятиями приемный, опекаемый, усыновленный ребенок? Это информация идет от родителей. К сожалению, многие считают, что их собственные дети – лучше приемных. Люди даже не всегда понимают, какие права государство предоставляет приемным семьям, многодетным семьям, семьям с детьми-инвалидами. Например, было сложно объяснить родителям детсадовцев, что закон позволяет мне водить детей в детский сад бесплатно. Деньги за моих детей перечислял район, и, когда возникали задержки с оплатой, родители не раз напоминали мне на собраниях, что якобы кормят моих детей за свой счет. В какой-то степени, такое предвзятое отношение со стороны общества очень мешает. Правда, как говорит психолог, у которого мы консультируемся, проблема эта среди таких семей весьма распространенная.
Саша посещает музыкальную школу, спортивную секцию, любит что-нибудь мастерить и изобретать. Из сломанных приборов выкручивает себе разные моторчики, соединяет их в какие-то цепи с батарейками – получает то вентиляторы, то лампочки у него загораются, то самолетики взлетают. Уже может починить элементарные электроприборы, велосипеды, и всегда крутится возле деда, поближе к технике.
Если говорить об Ульяне, то она до сих пор живет под защитой брата Саши, и частенько пользуется этим. Саше иногда достается за Ульяну. И мне приходится разбираться в деталях этих «хитросплетений». Уля очень характерная, будет стоять на своем, чего бы ей этого не стоило. В то же время любит делать все то же, что другие, повторять чужие действия и поступки. Поэтому постоянно работаем над формированием ее собственных личностных качеств. А вот то, чего у нее не отнять, так это хозяйственность. Если бабушка чистит картошку, Уля уже тут, если мы печем пироги, то и она вместе с нами. Если надо убирать комнату – она первая. Работать ей нравится. Меня удивило, что, когда ей было всего пять лет, она уже без труда отличала малюсенькие ростки свеклы, моркови от сорной травы, ей можно было легко доверить любую грядку на огороде.
Оля… Тут все очень сложно. Сложно для всех. В детский сад она пошла уже со статусом инвалида. И этот ее статус был воспринят в штыки. Я видела в глазах воспитателей одновременно и неуверенность, и нежелание работать с таким ребенком. Она проходила в детский сад лишь неделю, а там собрали экстренное собрание, все шло к тому, чтобы я хлопнула дверью и забрала ребенка, сняв, таким образом, все проблемы сразу. Но я твердо сказала тогда: «Это не срок - неделя. Ребенок ходить в детский сад будет, к ней надо просто привыкнуть и захотеть найти подход». Педагоги не были готовы к тому, чтобы искать какие-то особенные подходы. Но, прошло время, и воспитатели поняли, контакт есть. И сегодня они даже гордятся ее успехами.
Ее заболевание до сих пор не попадает ни под один классический диагноз. Когда в три месяца мы впервые привезли ее в больницу, детский врач сказала – это вообще «букет» непонятно чего. До двух лет она не ходила. Поставили диагноз ДЦП, но моя девочка пошла после первого курса массажа, а ведь это можно было сделать и раньше. Тот самый врач, которая назвала Ольгин диагноз «букетом», увидев ее идущую на своих ногах, удивилась: «Надо же, она еще и развивается?»
Разбивая стереотипы
- Валя, а когда ты брала детей из детского дома, ты знала об их диагнозах? Или это оказалось «сюрпризом»? И как вообще это происходит на самом деле? Большинство из нас думают, что будущая мама приходит в детский дом, где играют малыши, и вот один из них поднимает на нее глаза, и в этот момент они оба понимают, что вот она, то самая долгожданная встреча матери и ребенка.
- Удочерение и усыновление для меня разбили все существующие стереотипы о приемных детях. А потом все оставшиеся стереотипы разбили сами мои дети.
Многие ведь, действительно, думают, что ты приходишь в детский дом, тебе показывают детей, а ты выбираешь и принимаешь решение, кого же из них возьмешь. Ничего подобного. На самом деле будущим родителям выдают анкеты, на которых только фотографии детей, причем это могут быть давние фото, неудачные фото. В анкете ребенка идет перечисление диагнозов, в которых ты ничего не понимаешь. Ты видишь не ребенка, а бумаги, которые тебе ни о чем не говорят. Единственное, что ты точно можешь узнать из этих бумаг – это возраст и имя ребенка. Остановился на одном «варианте», тебе выдают разрешение на посещение ребенка. Увидеть бумаги и увидеть воочую – это совершенно разные вещи. Ждешь, что где-то что-то «ёкнет», не «ёкнуло» - снова к бумагам, потом – к ребенку. И это может длиться бесконечно. Больше всего меня угнетала эта ситуация выбора. Выбираешь ребенка словно котенка.
Приняв решение взять ребенка из детского дома, я была готова к тому, что он может быть нездоров. Я даже сразу решила для себя, что там и не может быть здоровых детей, что их родители могут быть психически нездоровыми личностями, ведь, согласитесь, разве нормальный человек откажется от своего ребенка, или у нормального родителя заберут ребенка, лишат его родительских прав? И потом, я подумала, что больной ребенок мог родиться и у меня самой. Поэтому, - какой достался, сути это не меняет. Тем более, если говорить об Оле, она продолжает разбивать все стереотипы про детей-инвалидов. Когда-то не верили, что она пойдет, а она научилась и бегать и на велосипеде «гонять». Когда-то не верили, что она будет нормально разговаривать, а она стихи рассказывает – и на русском, и на немецком – не каждый пятиклассник выучить сможет. Когда-то ее не хотели брать даже в детский сад, а сегодня она идет в школу. Заниматься будет по индивидуальной программе, но в школе уже знают, что у моего ребенка большой интерес к немецкому языку, и, что ей, возможно, даже математику будет легче учить на немецком языке. Нам повезло: наша учительница в прошлом преподавала немецкий язык.
Сегодня, когда Ольга легко читает и считает на немецком языке, мне даже не верится, что когда-то в ее карточке стояла категоричная абсурдная запись, сделанная логопедом, – полное отсутствие речи. В день, когда нам поставили такой ужасный диагноз, ребенок был измотан дорогой, врачами. Логопед задает ей вопросы, а Оля уже ничего не отвечает. Тогда врач начинает спрашивать меня, задает вопрос о произношении звуков. И тут я говорю, что произношение ей лучше дается на немецком языке, чем на русском. Логопед на меня недобро посмотрела и отчеканила: «Ребенок до пяти лет должен слышать только родную речь!». А я не нашлась ответить ничего другого, кроме как сказать: «Вообще-то, мы - немцы». Было видно, что логопеда эта фраза особенно задела. Следом мы пошли к психиатру, и это был единственный врач, который разрешил Ольге зайти со своей «пианинкой», разрешил ей не выключать игрушку, не убавлять в ней звук. «Пусть лучше играет, чем плачет», - пояснил врач. Дочка, увидев, что у нее никто ничего не забирает, успокоилась, поговорила и с психиатром, и со мной, попела песни. В этот момент психиатр открыл записи логопеда и говорит: «Странно, а логопед написал, что у девочки полное отсутствие речи». Стало понятно, что моя фраза о том, что ребенку лучше дается немецкая речь, сыграла против меня же самой. Поэтому родителям никогда не стоит забывать, что и врачи, и учителя, это тоже люди, и иногда их человеческое восприятие становится выше профессионального долга.
Мы ходим по врачам постоянно. Но первый психолог, который нас принимала, запомнилась. Она принимала платно, а мы шли в «бесплатной» категории, возможно, поэтому осмотр носил характер формальный и поверхностный. С ее вердиктом мы пришли к психотерапевту. Поначалу он смотрел в записи психолога больше, чем на Ольгу, все более убеждаясь в правоте мнения своей коллеги о нашем «безнадежном» случае. А потом вдруг Ольга взяла дудочку с нестандартными цветами кнопочек – розовыми, фиолетовыми, оранжевыми, и стала по порядку называть эти цвета (в возрасте, когда дети должны знать лишь черный, белый, синий, красный), а потом стала напевать песенку, причем не детскую, а взрослую. Психотерапевт удивился, но при этом сказал, что у девочки просто хорошая память, не более того.
А мы продолжали покупать нашей Оле музыкальные развивающие игрушки, к которым у нее был самый неподдельный интерес, с помощью этих многочисленных «пианинок», так мы их называли, и обучающих планшетов она без моей помощи выучила сначала русскую, а потом и немецкую азбуку, самостоятельно научилась читать на обоих языках. В свое время, мне даже пришлось накачать ей много немецких детских песенок, она их очень любит, слушает постоянно, смотрит мультфильмы на немецком языке и прекрасно понимает, о чем идет речь, поэтому, в ее случае, дело не просто в хорошей памяти.
Сначала были стихи
- Валентина, а в твоей копилке, есть ли стихи, посвященные детям, материнству? И еще такой вопрос, что все-таки было вперед – стихи или желание стать журналистом?
- На стихи, теперь, когда у меня трое детей, времени просто нет. Но совершенно точно у меня есть стихотворение, посвященное рыжей-рыжей девчонке, которая встретилась на моем пути в момент поиска ребенка, называется «Рыжий ангел». Тогда я думала, что я заберу именно ее, но так случается во время поиска, что этого конкретного ребенка уже передают кому-то другому. Позже родился еще один стих, посвященный радости материнства.
А что касается стихов и желания стать журналистом, то стихи, наверное, были все-таки раньше. Они помогали мне выкручиваться в школе в определенные моменты – я их писала вместо сочинений, в некоторых случаях, мне так было легче выразить свои мысли. И учитель воспринимал это на «ура», поначалу. А потом мне приходилось писать и стихи, и сочинения. Бывает, что и сегодня у меня рождаются строки. Но я не считаю это каким-то поэтическим творчеством, просто крик души. Они не всегда и не всем понятны, они больше философские и не каждый готов их воспринять. Больше пишу в стол. Слово журналистика прозвучало для меня от того же учителя русского языка и литературы, сочинения которому я писала в стихах. Я поняла классе в девятом, что лучше всего я могу именно писать. Когда я уже училась журналистике, то вспомнила, что очень давно, будучи школьницей начальных классов, занималась вот чем – мы с девчонками делали вырезки из журналов, собирали их, и я уже на плотной бумаге сама создавала свои «журналы», вклеивая туда те самые вырезки. То есть я уже тогда «верстала». И, когда мы начали проходить программу «пэйджмэйкер» в университете, я поняла, что когда-то давно, в детстве уже занималась чем-то подобным, проходила макетирование, так сказать самостоятельно. На конец учебы у меня пришелся кризис, о котором нас предупреждали, мол, в лучшем случае по выбранной специальности пойдут работать процентов 10 выпускников. Мне казалось тогда, что я ошиблась с выбором профессии. Я и сейчас считаю, что, может быть, у меня больше писательские способности, а не журналистские.
Не воспринимаю свой поступок как подвиг
- В нашей газете ты уже реализовала три проекта православной тематики. А как давно православие вошло в твою собственную жизнь? И что было первично - православие, а потом приемные дети, или это все происходило с тобой одновременно?
- К православию я пришла осознанно, в 20 лет, я тогда училась в Барнауле. Знаю, что многие воспринимают мой поступок по усыновлению детей как подвиг. На самом деле это не так, это моя личная человеческая потребность. Не у каждого человека жизнь на каком-то определенном этапе складывается по стандартным канонам личного счастья. А потребность в материнстве есть, как и у любой другой женщины. Это и был основной мотив усыновления. Впервые об этом я задумалась, когда лежала в больнице, а в палату привезли маленькую четырехлетнюю девочку, подвергшуюся жесткому насилию. Это было страшно, жутко. Тогда появилось острое желание помочь, защитить, уберечь.
И еще я полагаюсь на волю Божию и помощь родителей. Именно так получилось с моими вторыми детьми. Я планировала взять еще одного маленького ребенка, а мне предложили сразу двух детей, причем больших. Я посмотрела на их возраст и очень сильно засомневалась. Возраст много решает, на самом деле. Чем старше дети, тем сложнее преодолевать их накопившийся негативный опыт. Без поддержки моих родителей мне бы это никак не удалось.
- А как, кстати, родители восприняли твое желание усыновить ребят? Все-таки ты была совсем молодой, вся жизнь, как говорится – впереди, а тут взвалить на себя такой груз ответственности!
- Абсолютно спокойно. Мама меня сразу же поддержала, она сказала, что готова принять любых детей. И поддержать меня и в их воспитании, и в учебе в школе. И я приняла этих двух детей, как данность, тем более что Оля с Улей оказались одного возраста, с разницей всего в неделю, - как двойняшки. В какие-то моменты, конечно, бывает очень тяжело. Присутствует, не скрою, и неверие в свои силы. Но варианты, что детей можно куда-то там вернуть в нашей семье не допускаются, это однозначно, как бы трудно не было. И еще - нет никакой гарантии, что мои собственные дети могли бы быть другими. Ведь я и сама могла бы родить и инвалида, и трудного ребенка – разве такого не бывает в обычных семьях?
Дети – это раз, и навсегда
- А какой ты видишь свою семью через 10-15лет? После 18 каждый из детей пойдет своей дорогой, или это будет семья с твоими снохами-зятьями-внуками?
- Так далеко я не заглядываю еще. Но одно могу сказать совершенно точно. Это мои дети, и всегда были моими, и теперь это юридически закреплено. Конечно, у опекуна по исполнению подопечным 18 лет обязательства перед детьми формально могут прекратиться. Я же изначально рассматривала только усыновление детей, без вариантов. Кажется, что разницы нет – опекаешь или становишься родителем по закону, но для меня это, как брак без штампа в паспорте, когда где-то внутри сидит, что в случае чего легче разбежаться и никто никому не обязан. Неприемлемо это для меня, ни в плане брака, ни в плане детей – шаг это серьезный, окончательный и бесповоротный. Дети – это раз, и навсегда. Ведь, если ребенок провинился, у любой другой обычной матери не возникает тут же мысль сдать его в детдом. Но почему-то считается, что такая мысль (о возможности возврата или отказа) должна постоянно появляться у приемных родителей. Для меня это не понятно.
- А о чем ты мечтаешь в этой череде забот и проблем?
- Действительно, приходится существовать слишком приземленно, разгребая одну проблему за другой. Чтобы сказать, мечта, не знаю… Но желание есть, и оно уже начало реализовываться – нужно чаще вместе выезжать куда-то. В этом году мы ездили в Барнаул, ходили на качели-карусели, были у друзей, мои дети – их крестники, их дети – мои, хочется, чтобы они знали друг друга.
Елена Вольф,
редактор газеты «Новое время».
РЫЖИЙ АНГЕЛ
Золотая осенняя шуба
В тот момент уж почти облиняла.
Даже солнце светило грубо.
Даже грустно на сердце стало.
Как-то было немножко неловко:
Как щенка, выбирала дитя.
Будто страх, что подсунут перловку
Иль окажется горькой кутья.
В коридорах облезлые стены
Дополняли пейзаж хмурых дней.
На асфальте под окнами мелом -
Наивное счастье детей:
Домишко большой и корявый,
И мама стоит у дверей.
В руках – апельсин полувялый.
И ангел порхает над ней.
У ангела рябь на макушке,
Как круглое солнце, глаза,
А под глазами - веснушки
Смывает большая слеза.
Опять поднялась на смотрины,
Ассоциаций стыдясь.
Но как в магазине витрины.
И дети, как куклы. Резвясь,
Калечатся в бешеном танго
С израненной нежной душой...
И только один рыжий ангел
Испачкан мелОвой пыльцой.
Над лбом - из огня шевелюра,
И щёки, как решето
Для лучиков цвета пурпУра.
Как летнего неба пятно.
Улыбка до самого сердца,
А в глазках так много дождя.
Куда могли крылышки деться?
Кто их отобрал у тебя?
Я новые крылья приклею
Из пёрышек вечной любви.
Заботой своею согрею.
По жизни, мой ангел, лети
***
А счастье земное
на море похоже
из детских улыбок и слёз.
Как праведность – Ною,
нам выжить поможет
любви и надежды серьёз.
А счастье, наверно,
как звёзды вселенной,
в пушистых ресничках блестит.
И солнце светлее,
и солнце теплее
из глазок лучами глядит.
А счастья бездонье
на детской ладони –
весь мир, как резиновый мяч.
Всё в жизни ничтожно,
запутанно, сложно…
Лишь в детстве – вприпрыжку и вскачь.
А счастье земное
на небо похоже,
как искренне чисто дитя.
Святое. Смешное…
Ведь всё, что дороже,
младенец вмещает в себя.
***
А тело – вериги на пятках души,
Что постоянно к земле возвращают…
***
Очень непросто тот факт осознать,
Что надо стремиться любить и не ждать
Взаимного чувства и мысли в ответ.
В служении ближним – суть земных лет.
***
Не из того теста, да и не той крови.
Излишние жесты сердца не откроют.
Не то, что забыта, - сразу не принята.
И нет вины быта. Разные линии.
По параллелям. Касанье обманчиво.
Так, среди лета – солнечным зайчиком
Мелькнула в душе. И больше не светит.
И больше уже никто не заметит.
На той параллели следа не осталось.
Подумаешь, спелись - какая-то малость.
Спевались ли? Может, опять показалось.
Встречались... А в памяти это осталось?
Потухшие свечи греть не умеют.
Поникшие плечи. Кто тяжесть измерит?
Никто не заметит. Никто не узнает.
Не из того лепим. Так часто бывает...