Немного о могуществе слов, жажде славы и денег (Кухаревы)
И вот, полностью осознавая всю крутость профессии взрывника, я еще в пять лет решила стать журналистом, как мама.
Взрывы были далеко, а в редакции я выросла в буквальном смысле слова. С детским садом у меня как-то не задалось, и вместо общения со сверстниками я слонялась из редакции в типографию и обратно. Старшее поколение, помните старые типографии, с линотипами? Больше всего на свете я любила сидеть перед бумагорезательной машиной: от нее дуло теплым ветром, в котором реяли мои тогда еще светлые локоны, и можно было воображать себя сказочной принцессой, мечтающей у окна башни. Еще мне нравилось лазить по гигантским рулонам газетной бумаги, но это было опасно, и поэтому наказуемо. Меня гоняли с небольшими поручениями: отнести текст от журналиста к ответсекретарю, от ответсекретаря - к редактору, от редактора - к линотиписту. И если текст был небольшой, от линотиписта я шла с отлитыми в металле строчками к верстальщику. А от верстальщика - с гранками - куда пошлют.
Фото обманчиво, в общем и целом я вела себя хорошо, и ко мне относились достаточно благосклонно. Мне позволили отлить свое имя и фамилию на линотипе. Иногда разрешали печатать на печатной машинке. Можно было пробраться в кабинет фотографа, осторожно, не впуская туда свет, и глядеть, как в ванночках с химреактивами, под красной лампочкой на бумаге проступают изображения. Можно было читать, тихо сидя в мамином кабинете. Или превращать старые газеты в конфетти с помощью дырокола. Устав от всей этой трудной работы, пойти на задний двор, забраться на дерево, и отдыхать.
Школа мало что изменила, только типография и редакция разъехались по разным зданиям, потому что последняя перешла на компьютерную верстку. Бывать у мамы на работе я стала даже чаще, чем раньше: три дня в неделю после уроков - скрипка, три дня в неделю после уроков - танцы... И все пять учебных дней дом гораздо дальше, чем редакция, а есть что-то надо.
А потом, в девять лет, у меня случился Первый Журналистский Опыт. Мама уже была редактором, она отправила фотографа - тетю Лиду - снимать детский пришкольный лагерь, так называемую детскую площадку, и делать про нее небольшой материал. Тетя Лида очень любила фотографировать детей, могла заниматься этим почти бесконечно, и снимки, как всегда, получились великолепными. Но вот текст маму что-то не устраивал, он был скучноват, на ее взгляд. И тогда она меня спросила: «Не хочешь про это написать? Ты же туда ходишь, тебе нравится».
Я озадачилась: «Написать как сочинение?» Мама ответила: «Зачем? Как репортаж или зарисовку».
И вот тут на меня обрушился экстаз. Если ты журналистский ребенок, про теорию жанров ты узнаешь даже раньше, чем про существование поэта Тютчева. От меня, как от большой, хотели РЕПОРТАЖ!!! Стоит ли говорить, что я его написала, как сумела. Этот шедевр младенческой мысли назвался «А я научилась плавать», и его даже опубликовали. У меня кружилась от счастья голова при взгляде на готовую газету. Мама усугубила ситуацию, выплатив мне гонорар, в размере восьми или девяти рублей, как оказалось потом, достав из своего кошелька и передав мне через бухгалтера. Мне пришлось за него расписаться, тогда же была выдумана подпись, которой я пользуюсь до сих пор. Гонорара хватило на сливочный стаканчик мороженого маме и эскимо мне. С тех пор ни о какой другой профессии я даже не помышляла.
Дальше все было обычно: с двенадцати я членствовала в клубе молодых журналистов, посещала кружок, публиковала сначала небольшие материалы, потом побольше, потом участвовала в конкурсах. Позже всего я освоила жанр интервью - потому что немного побаиваюсь людей, если честно. Над этой своей особенностью мне пришлось много и трудно работать. К моменту поступления меня отговаривали от журфака все, включая маму. Но она-то уж могла бы и не стараться: именно она, дав мне первое в жизни задание и первую в жизни зарплату, превратила смутный интерес в настоящую страсть. Я поступила на алтайский журфак, доучивалась - в Томске. Работала по профессии, работала и не по профессии.
И знаете, что я скажу? Нет ничего прекраснее и могущественнее напечатанных на бумаге слов. Это великолепно, когда твои собственные слова капельку меняют мир или только людей, которые их читают. Головокружительное ощущение - знать, что твой материал хвалят, и не менее головокружительное - знать, что им возмущены. Кто-то поплакал? Посмеялся? Принял участие в благотворительной акции? Пожалел, что не пошел на выставку, о которой ты «вкусно» написал? Это уже целая новая реальность, не та, что была до выхода твоей статьи. И это здорово. Не думаю, что взрывать школы мне понравилось бы больше.
Анна КУХАРЕВА,
член Союза журналистов.
Взрывы были далеко, а в редакции я выросла в буквальном смысле слова. С детским садом у меня как-то не задалось, и вместо общения со сверстниками я слонялась из редакции в типографию и обратно. Старшее поколение, помните старые типографии, с линотипами? Больше всего на свете я любила сидеть перед бумагорезательной машиной: от нее дуло теплым ветром, в котором реяли мои тогда еще светлые локоны, и можно было воображать себя сказочной принцессой, мечтающей у окна башни. Еще мне нравилось лазить по гигантским рулонам газетной бумаги, но это было опасно, и поэтому наказуемо. Меня гоняли с небольшими поручениями: отнести текст от журналиста к ответсекретарю, от ответсекретаря - к редактору, от редактора - к линотиписту. И если текст был небольшой, от линотиписта я шла с отлитыми в металле строчками к верстальщику. А от верстальщика - с гранками - куда пошлют.
Фото обманчиво, в общем и целом я вела себя хорошо, и ко мне относились достаточно благосклонно. Мне позволили отлить свое имя и фамилию на линотипе. Иногда разрешали печатать на печатной машинке. Можно было пробраться в кабинет фотографа, осторожно, не впуская туда свет, и глядеть, как в ванночках с химреактивами, под красной лампочкой на бумаге проступают изображения. Можно было читать, тихо сидя в мамином кабинете. Или превращать старые газеты в конфетти с помощью дырокола. Устав от всей этой трудной работы, пойти на задний двор, забраться на дерево, и отдыхать.
Школа мало что изменила, только типография и редакция разъехались по разным зданиям, потому что последняя перешла на компьютерную верстку. Бывать у мамы на работе я стала даже чаще, чем раньше: три дня в неделю после уроков - скрипка, три дня в неделю после уроков - танцы... И все пять учебных дней дом гораздо дальше, чем редакция, а есть что-то надо.
А потом, в девять лет, у меня случился Первый Журналистский Опыт. Мама уже была редактором, она отправила фотографа - тетю Лиду - снимать детский пришкольный лагерь, так называемую детскую площадку, и делать про нее небольшой материал. Тетя Лида очень любила фотографировать детей, могла заниматься этим почти бесконечно, и снимки, как всегда, получились великолепными. Но вот текст маму что-то не устраивал, он был скучноват, на ее взгляд. И тогда она меня спросила: «Не хочешь про это написать? Ты же туда ходишь, тебе нравится».
Я озадачилась: «Написать как сочинение?» Мама ответила: «Зачем? Как репортаж или зарисовку».
И вот тут на меня обрушился экстаз. Если ты журналистский ребенок, про теорию жанров ты узнаешь даже раньше, чем про существование поэта Тютчева. От меня, как от большой, хотели РЕПОРТАЖ!!! Стоит ли говорить, что я его написала, как сумела. Этот шедевр младенческой мысли назвался «А я научилась плавать», и его даже опубликовали. У меня кружилась от счастья голова при взгляде на готовую газету. Мама усугубила ситуацию, выплатив мне гонорар, в размере восьми или девяти рублей, как оказалось потом, достав из своего кошелька и передав мне через бухгалтера. Мне пришлось за него расписаться, тогда же была выдумана подпись, которой я пользуюсь до сих пор. Гонорара хватило на сливочный стаканчик мороженого маме и эскимо мне. С тех пор ни о какой другой профессии я даже не помышляла.
Дальше все было обычно: с двенадцати я членствовала в клубе молодых журналистов, посещала кружок, публиковала сначала небольшие материалы, потом побольше, потом участвовала в конкурсах. Позже всего я освоила жанр интервью - потому что немного побаиваюсь людей, если честно. Над этой своей особенностью мне пришлось много и трудно работать. К моменту поступления меня отговаривали от журфака все, включая маму. Но она-то уж могла бы и не стараться: именно она, дав мне первое в жизни задание и первую в жизни зарплату, превратила смутный интерес в настоящую страсть. Я поступила на алтайский журфак, доучивалась - в Томске. Работала по профессии, работала и не по профессии.
И знаете, что я скажу? Нет ничего прекраснее и могущественнее напечатанных на бумаге слов. Это великолепно, когда твои собственные слова капельку меняют мир или только людей, которые их читают. Головокружительное ощущение - знать, что твой материал хвалят, и не менее головокружительное - знать, что им возмущены. Кто-то поплакал? Посмеялся? Принял участие в благотворительной акции? Пожалел, что не пошел на выставку, о которой ты «вкусно» написал? Это уже целая новая реальность, не та, что была до выхода твоей статьи. И это здорово. Не думаю, что взрывать школы мне понравилось бы больше.
Анна КУХАРЕВА,
член Союза журналистов.